Он не мог понять, что происходит, почему он арестован? За такими, как он, учеными и инженерами, имеющими доступ к сверхсекретным разработкам, в Германии существует непрерывное наблюдение. Неужели гестапо дало осечку? А может, тот самый случай, который бывает раз в жизни? (журнал "Урал" №5, 2010 г.)
Если хочешь быть ночью незамеченным, встань под фонарем.
Французская пословица
У любой войны свои тайны и загадки. Со временем их остается меньше. Многое из того, что было тайным, становится явным, особенно сейчас, когда есть телевидение, газеты и Интернет, когда на полках книжных магазинов можно найти воспоминания, мемуары и архивные материалы практически на любой вкус. Но не все. Хоть маленькая загадка, хоть небольшой эпизод или случай останутся труднообъяснимыми...
***
Для местных жителей, если бы таковые обратили на него внимание, он остался бы в памяти человеком среднего роста, в очках, в пальто с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпе. И все. Что тут удивительного: в октябре в Осло уже холодно, поэтому людей, одетых, как он, на улицах немало.
В норвежской столице он раньше не был, но досконально изучил ее карту-схему и знал, что до заветной цели совсем недалеко.
Здесь не торопятся. Он шел спокойно, но это спокойствие давалось ему с большим трудом — слишком многое поставлено на карту. Немалых усилий стоило ему не оглядываться. В минуты опасности человек всегда стремится оглянуться вокруг, но сейчас его оглядка ничего не решала: если за ним слежка, ему не спастись.
Он не мог понять, что происходит. Почему он не арестован? За такими, как он, учеными и инженерами, имеющими доступ к сверхсекретным разработкам, в Германии существует непрерывное наблюдение. Неужели гестапо дало осечку? Ему позволили выехать сюда, в Осло, к своему больному дяде, хотя у него не только в Осло, но и во всей Норвегии нет ни одного родственника. И это легко проверить.
А может, случай? Тот самый случай, который бывает раз в жизни и в связи с которым говорят о человеке: “в рубашке родился”? Может, его спутали с кем-то другим, в таком же пальто и шляпе, сходившим час назад с трапа шведского парохода? Рано об этом говорить. Вот если он дойдет до цели и передаст то, что необходимо передать во что бы то ни стало, он поверит в случай.
Он пересек улицу, зная, что дом, который ему нужен, расположен на той стороне. Он уже видел его вдали, до него всего метров двести.
Черная легковая машина, вынырнув из-за поворота и притормозив, медленно приближалась к нему. Он понял: его долго вели и хотели взять с поличным вблизи дома, к которому он так стремился и до которого теперь уже совсем близко. А может, все проще: сейчас откроется дверь и прозвучит выстрел. Улица почти безлюдная, кому какое дело. Можно и по-другому: взвизгнут шины, и автомобиль собьет его насмерть. В любом случае у него заберут паспорт и то, что он держит на груди под пальто, что он должен передать.
Машина остановилась, и дверь действительно открылась. Это гестапо, сомнений никаких — у них здесь широкая агентура. В этот миг он вспомнил оставшихся дома жену и сыновей. Жена Инга была единственным человеком, знавшим, куда и зачем он поехал. Если он не вернется, она все поймет. Но как не хочется умирать, ведь он сделал еще так мало.
“Не подскажете, как проехать в порт?” — обратился к нему на чистом немецком тот, кто сидел рядом с водителем. Человек в пальто и шляпе знал, как проехать в порт, но был не в силах что-либо сказать. Его переспросили по-норвежски и даже по-английски. Он молчал, лишь слегка мотая головой.
Машина сорвалась с места, обдав его выхлопами. Обернувшись, он смотрел ей вслед. Потом сделал несколько шагов до ближайшего сквера и, ухватившись руками за решетку ограды, замер. Кажется, сердце...
Отдышавшись, он пошел сначала медленным, а затем все более уверенным шагом дальше по улице. Вот оно, здание английского посольства. Оглядевшись, он достал большой пакет и бросил его в почтовый ящик на двери.
* * *
Английский военно-морской атташе в Норвегии контр-адмирал Гектор Бойз не любил разбирать почту. Во-первых, потому что шла война,, и с каждым днем этой самой почты становилось все больше и больше; на все же запросы из Лондона приходилось немедленно отвечать. Во-вторых, потому что никакой новой информации от агентов за последние месяцы не поступало, а на главный вопрос о намерениях немцев он и его руководство знали ответ: Германия оккупирует Норвегию через полгода, максимум — через год.
Попыхивая сигарой, Бойз к середине дня наконец-то разобрал вчерашнюю почту. К черту бумаги, пора на обед!
В это время в кабинет вошел его помощник.
— Что там еще? — недовольно буркнул Бойз, не вынимая сигары изо рта.
— Вот, сэр, только что принесли, — помощник положил на стол массивный конверт.
Военный атташе оглядел конверт. Странно: ни адреса отправителя, ни подписи под напечатанным на машинке письмом на немецком языке не было. Бойз взял немецко-английский словарь. Но перевод давался с трудом, пришлось позвать переводчика. Когда смысл письма был понят, контр-адмиралу стало не по себе. Уже во второй половине дня специальный самолет доставил документ в Лондон, в штаб английской разведки.
Им занялись профессора, крупные величины в области физики, в частности Реджинальд Виктор Джонс, профессор баллистики и астрономии Абердинского университета, один из руководителей технического отдела разведки при английском адмиралтействе. Затем над письмом склонился его коллега сэр Артур Эллис. Маршалы авиации и адмиралы покачивали головами, ветераны английской разведки удивленно разводили руками, не веря в происходящее.
Письму сразу же присвоили имя “Документ Осло”. Шел октябрь 1939 года. Вторая мировая война только начиналась.
* * *
А Первая мировая война закончилась 21 год назад.
Осень 1918-го. Германия понимает, что проигрывает войскам Антанты, но сопротивляется изо всех сил. Временное затишье. “На Западном фронте без перемен”, — скажет спустя несколько лет об этом Ремарк в своем выдающемся романе.
Но затишье только временное. На 14 ноября главнокомандующий англо-франко-американскими войсками маршал Фош планирует масштабное наступление в Лотарингии и Рейнской области. Трезво оценивая соотношение сил, начальник германского генерального штаба генерал Людендорф не видит возможности оказать серьезного сопротивления и требует от своего правительства заключить перемирие.
7 ноября в 9 часов вечера автомобиль под белым флагом с германским уполномоченным — депутатом рейхстага Маттиасом Эрцбергером — пересекает линию фронта и выезжает в расположение французских войск. Немецкая делегация пересаживается в вагон с опущенными шторами, и 8 ноября их поезд подходит к станции Ретонд в Компьенском лесу, где стоит вагон Фоша. Выступая в роли победителя, не тратя время на переговоры, Фош предъявляет немцам условия перемирия и дает им 72 часа на размышление с правом консультации со своим правительством. При этом он заявляет, что если к 11 часам утра 11 ноября перемирие на будет подписано, военные действия немедленно возобновятся.
Но германской делегации не до обсуждения условий перемирия. 9 ноября в Германии происходит революция. Монархия свергнута, кайзер Вильгельм бежал из страны.
11 ноября 1918 года в 11-м часу дня в Париже раздается первый из 101 выстрела, возвестившего о подписании перемирия и об окончании Первой мировой войны, длившейся 4 года, 3 месяца и 26 дней и унесшей свыше 10 миллионов человек убитыми и оставившей свыше 20 миллионов изувеченными.
Итогом Первой мировой войны было заключение 28 июня 1919 года Версальского мирного договора между победителями — державами Антанты и Германией, который больше смахивал на условия капитуляции. Не будем останавливаться на территориальных потерях Германии и размерах контрибуции, хотя и те, и другие были впечатляющими, как и положения договора, в которых Германия и ее союзники объявлялись единственными виновниками войны (историю пишет победитель). Остановимся только на военных (№ 159 — 213) пунктах Версальского договора. А они предписывали Германии отмену всеобщей воинской повинности, роспуск генерального штаба, военных академий и других военных учреждений. Ее вооруженные силы должны были комплектоваться на добровольческих началах и ограничивались 115 тысячами человек; из них 100 тысяч в сухопутных войсках (рейхсвер) и 15 тысяч в военно-морском флоте. Германии запрещалось иметь современные виды вооружения: танки, авиацию, тяжелую и зенитную артиллерию, химическое оружие, крупные военные корабли (линкоры водоизмещением более 10 тысяч тонн и крейсеры — более 6 тысяч тонн), подводные лодки; запрещалось проводить мобилизацию.
Кажется, все виды вооружений перечислили победители, заставив немцев подписать этот унизительный документ. Ничего не забыли. Так уж ничего? А если подумать?
В текст Версальского договора не включили ракеты.
* * *
Еще в 1232 году, когда полчища Чингисхана осаждали Пекин, китайцы применяли “фэйхозцзян”, то есть огненные стрелы-ракеты. На монголов это наводило ужас.
В 1823 году не было Германии как государства, существовала Пруссия. И эта Пруссия имела ракетный корпус, на вооружении которого были пороховые ракеты. Правда, точность их была невелика, и военное ведомство отдало предпочтение обычной артиллерии, но представление о ракетах было.
В Первую мировую ракетами не воевали, но это не значит, что о ракетном оружии не было известно. Конечно, о “Большой Берте”, гигантской пушке, построенной на заводах Круппа и обстреливавшей Париж с расстояния 125 км, знали все. Поначалу ее действия впечатляли. Еще бы: снаряды калибра 210 мм падали на город и наводили ужас. Однако вес орудия был огромен, оно было нетранспортабельным, почти беззащитным во время налета авиации и требовало слишком длительной подготовки к бою. При огромном весе снаряда вес заряда был всего 10 кг. Именно на основании неудачного использования “Большой Берты” кайзеровские военные специалисты сделали вывод о том, что нынешняя артиллерия исчерпала свои возможности, нужна мощная ракета, которая могла бы покрыть гораздо большее расстояние, чем снаряд крупповской “Большой Берты”, и обрушить на противника в сотни раз большую по массе взрывчатку. Одним из главных экспертов в этом вопросе выступил военный инженер-артиллерист Вальтер Дорнбергер.
Немцы не только рассуждали о перспективах ракетного оружия. Летом 1918 года кайзеровский офицер Рудольф Небель запускает со своего самолета-истребителя на объекты противника две построенные им небольшие ракеты. Еще раньше, в 1917 году, 23-летний доброволец австрийской армии — союзницы Германии — Герман Оберт разрабатывает проект боевой ракеты длиной 25 и диаметром 5 метров, которая, работая на смеси спирта и кислорода, должна пролететь несколько сот километров и с помощью специальных автоматических устройств сбросить на англичан... 10 тысяч тонн взрывчатки! Несколько таких ракет, считал Оберт, окажут большое моральное воздействие на противника. Запуск ракеты Оберта не состоялся, но идея была хорошая.
Чем же в это время занимались английская и французская разведки?
О ракетах думали не только в Германии. Возможностями создания двигателя, работающего на основе принципа отдачи реактивной струи, давно уже интересовались ученые, инженеры, промышленники и даже писатели-фантасты. Ракеты были грудными младенцами, которым предстояло расти и расти. Еще в 1895 году русский ученый Циолковский начинает изучать проблемы создания ракет большой мощности. В 1903 году он передает изумленным специалистам свою работу “Исследование мировых пространств реактивными приборами”. В ней он развивает основы теории ракетных двигателей, работающих на кислороде и водороде, которые с тех пор называют жидкостно-реактивными, в отличие от двигателей на твердом топливе. Циолковский смело стремится к полету в космос. В 1912 году он излагает свою вторую, улучшенную теорию об исследовании мировых пространств посредством ракетных кораблей. В 1915 году он предлагает проект конструкции ракеты, в котором уже формулирует свои взгляды относительно камеры сгорания ракетного двигателя, а также о необходимых системах подачи топлива. Война замедлила темпы работы великого ученого. Но идеи были правильные, и последующие десятилетия это подтвердили: первым человеком в космосе стал русский Юрий Гагарин.
Так что, господа разведчики и военные, чаще посещайте научные библиотеки и семинары и поменьше посмеивайтесь над чудаковатыми мечтателями, вроде учителя из провинциальной российской Калуги.
И морские торпеды впервые применили русские. В разгар Русско-турецкой войны адмирал Макаров, тогда еще капитан первого ранга, успешно наводил их с катеров на турецкие корабли. В Первую мировую войну торпеды были уже грозным оружием, которое унесло на дно морское множество человеческих жизней. Созданный впоследствии гитлеровцами самолет-снаряд “ФАУ-1” был в техническом отношении точной копией морской торпеды. После пуска такого снаряда он летел с помощью автопилота по заданному курсу и на заранее определенной высоте. Насколько морская торпеда является самоходной подводной лодкой, настолько самолет-снаряд “ФАУ-1” был автоматически управляемым и несущим фугасный заряд беспилотным самолетом.
И уж совсем близкий пример. “ФАУ-1” был далеко не первым реактивным самолетом-снарядом. Это идея выдвигалась в США еще во время Первой мировой войны, когда армейские авиаконструкторы в содружестве с фирмой “Сперри-гироскоп” построили летающую бомбу “Баг”. “Баг” был снабжен специальным двигателем и винтом. Двигатель изобрел инженер Пауль Шмидт, которому армейское управление вооружений первоначально оказывало финансовую помощь. В середине 1918 года летающая бомба была подготовлена для производства, но, как все первые образцы техники, оставалась несовершенной. Разработка ее продолжалась после окончания войны и была прекращена по финансовым соображениям в 1925 году.
Но в Версальский договор о разоружении Германии ракеты не включили.
И получили!
* * *
Летом 1944 года Адольфа Гитлера редко видели в хорошем настроении. Дела на Восточном фронте шли куда хуже: русские наступали на всех направлениях. А тут еще одна головная боль: 6 июня англо-американские войска, высадившись в северной Франции, открыли Второй фронт. На совещаниях в ставке фюрер демагогически восклицал, что не понимает, как это представители западных, хоть и “вонючих”, по его мнению, демократий могли пойти на сговор с Советами. “Я не пущу большевиков в Европу!”, — орал он перед вытянувшимися в струнку фельдмаршалами и генералами.
Но 16 июня было исключением. В этот день Гитлер был в прекрасном расположении духа. “Наконец-то! Свершилось! Вот оно, чудо-оружие возмездия”, — не уставал повторять он, поздравляя всех, кто находился рядом. Объяснение происшедшему было простое. Только что фюреру доложили, что первая партия самолетов-снарядов “ФАУ-1” достигла территории Англии; некоторые из них упали на Лондон, в котором царят паника и разрушения.
Гитлер прервал совещание и лично продиктовал представителю имперского министерства пропаганды сообщение для прессы о первом применении “оружия возмездия” Нацистская пропаганда отреагировала незамедлительно. Сообщения по радио, страницы газет Германии и ее вассалов заполнились восхвалениями немецкому “чудо-оружию”, которое призвано повернуть ход войны. Особое внимание министр пропаганды доктор Геббельс уделял нацистским печатным органам за рубежом, чтобы создавать там прогитлеровские настроения, ведь почти вся Европа прямо или косвенно была на стороне Гитлера, за исключением Англии, югославских партизан и нейтральных Швеции и Швейцарии. К середине 1944 года европейцы стали понимать, что лозунг “Дранг нах остен!” скоро перерастет в другой лозунг, “Гитлер капут!”. Пропаганда Геббельса делала все, чтобы восстановить пошатнувшийся миф о несокрушимости Германии. И вот 16 июня долетевшие до Англии самолеты-снаряды дали для этого повод.
Одновременно фашистская пропаганда повела психологическое наступление на высадившиеся в Нормандии союзные, в первую очередь английские, войска, забрасывая их сотнями тысяч листовок. В них сообщалось об огромных разрушениях, несущих Англии самолетами-роботами. Здесь следует заметить, что листовки оказывали, как правило, обратное действие. Сознание того, что гитлеровцы подвергают родных и соотечественников обстрелу ракетами, еще более усиливало боевой дух английских солдат и офицеров.
В окружении Гитлера не все были горлопанами и лизоблюдами, всегда соглашавшимися с мнением фюрера. К числу таких принадлежал генерал артиллерии Хейнеман. Он сразу указал на слишком сильно отклоняющееся от расчетного рассеивание снарядов (15 — 18 км), что во фронтовых условиях могло привести к поражению своих войск. По той же причине применение “ФАУ” для обстрела расположенных в Южной Англии портов, откуда поступали людские и материальные ресурсы для союзных войск, было проблематично.
Но Гитлер не слушал Хейнемана. Войска союзников и порты не были для него главной целью. Целью номер один был Лондон. Именно Лондон, этот гигантский город с населением 9 миллионов и расстоянием с севера на юг и с запада на восток до 50 километров и желал разрушить немецкий фюрер, чтобы посеять панику и ужас среди англичан и тем самым склонить их к столь желанному для Германии миру. Даже название для “ФАУ” нашлось: “оружие возмездия”, в ответ на бомбардировки англо-американцами жилых кварталов германских городов. Поэтому точность попадания “ФАУ” для Гитлера большого значения не имела: какая разница, в каком районе города сеять смерть и разрушения.
А смерть и разрушения в Лондоне были, и немалые. Воздушная тревога продолжалась без отбоя. Население не покидало бомбоубежищ. Один из первых самолетов-снарядов разорвался в деловом центре Лондона. Взрывом были убиты более 50 женщин и детей, а 216 человек — тяжело ранены. Нервы жителей были напряжены до предела, резко возросло число психических заболеваний.
Из выпущенных по Англии 11300 нацистских самолетов-снарядов на английскую землю упало только 3200, из них на территорию Лондона — 2400. Но если принять во внимание, что каждый самолет-снаряд несет примерно 1 тонну взрывчатки (вспомните “Большую Берту” — та несла всего 10 килограмм), то те 3200 тонн произведенной концерном “ИГ Фарбен” взрывчатки, которые достигли британской территории, вызвали большие потери среди гражданского населения.
Но это были еще “цветочки”. “Ягодки” начались 7 сентября. В этот день 1944 года гитлеровцы обстреляли Англию и Бельгию ракетами “ФАУ-2”. Это уже было намного серьезнее, чем самолет-снаряд “ФАУ-1”. Если “ФАУ-1” можно было сбить наземными противовоздушными средствами а также с помощью авиации, то сбить ракету “ФАУ-2”, управляемую по радио и летящую на высоте порядка 100 километров, не представлялось возможным.
На следующий день, 8 сентября, ракеты “ФАУ-2” достигли Лондона. В официальном докладе этот первый обстрел англичане изложили так. “Приблизительно в 18 часов 40 минут 8 сентября 1944 года лондонцы, возвращавшиеся домой с работы, были сильно удивлены резким звуком, который очень походил на отдаленные раскаты грома. В 18 часов 43 минуты в Чисуике (район Лондона) упала и взорвалась ракета, убив троих и тяжело ранив еще около десяти человек. Через 16 секунд после первой недалеко от Эппинга (также район Лондона) упала другая ракета, разрушив несколько домов. В течение дальнейших десяти дней ракеты продолжали регулярно падать на жилые кварталы”.
Весть о запуске ракет “ФАУ-2” Гитлеру доложил лично Вернер фон Браун — главный ракетчик нацистской Германии. В своем дневнике он запишет: “Чудо свершилось! 7 сентября 1944 года наступил долгожданный момент: наша “игрушка” превратилась в оружие уничтожения”.
Это было его детище. Теперь Вернер фон Браун пожинал кровавую жатву. В течение многих лет он отдавал все свои силы, все свои знания делу производства ракет. К началу сентября он докладывал Гитлеру, что серийное производство дало возможность накопить 12 тысяч этих несущих смерть и разрушения “сигар”. Ими, кроме Англии, будут обстреливаться территории Бельгии и Голландии, занятые союзными войсками. Особое внимание уделялось крупным городам. В качестве цели был выбран в первую очередь Лондон (по нему предстояло осуществить 2000 запусков), а также Антверпен (1600 запусков), Брюссель и Льеж (800 запусков). По решению верховного командования вермахта велся комбинированный обстрел этих целей самолетами-снарядами “ФАУ-1” и ракетами “ФАУ-2”.
Они действительно несли смерть и разрушение. По официальным, отнюдь не полным, данным, за последние девять месяцев войны гитлеровским “чудо-оружием” было убито в Англии 8938 человек и в Бельгии 4092 человека; разрушено и повреждено порядка 1200 тысяч английских и 20 тысяч бельгийских зданий. Представим себе 13 тысяч могил — необозримое кладбище!
Гитлер ликовал. Уж теперь-то он поставит на колени этих англичан, они первые запросят мира. Награды раздавались направо и налево. Фон Браун получил “рыцарский крест” — высший нацистский орден. Полковник Вальтер Дорнбергер, отвечавший за организационную сторону производства ракет, был досрочно произведен в генерал-лейтенанты. Имперский министр вооружения и военной промышленности Шпеер стал одним из тех в окружении фюрера, кому он полностью доверял.
Но радость Гитлера была преждевременной. Во-первых, потому, что англичане не были застигнуты врасплох, они знали, что такое “ФАУ-1” и “ФАУ-2”, и были готовы к тому, что немцы поведут ими обстрел. Механизм английской системы противовоздушной обороны пришел в движение. 60 тысяч англичан заняли заранее указанные посты. Поднялись в воздух 2 тысячи аэростатов заграждения, чтобы не дать самолетам-снарядам долететь до земли. Зенитчики непрерывно вели огонь из 1800 орудий, сосредоточенных на небольшом участке между Лондоном и побережьем моря. Летчики-истребители не щадили жизни, чтобы защитить мирных жителей от гибели. Некоторым из них приходилось быть в воздухе по 18 часов в сутки, сбивая воздушную смерть противника. Англичане научились выводить из строя пилотный механизм самолетов-снарядов с помощью радиоволн или специальных устройств, расположенных на крыльях своих истребителей. В результате этого “ФАУ-1” сходили с курса, падая в море. Правда, против “ФАУ-2”, представляющих собой ракеты, летящие на высоте порядка 100 километров, противоядия не нашлось. Единственным средством борьбы с германскими ракетами было нанесение бомбовых ударов по пусковым объектам, что англичане и их американские союзники делали непрерывно.
А во-вторых, немецкие бомбардировки английских городов самолетами-снарядами и ракетами запоздали минимум на 6 месяцев, благодаря первому массированному налету англо-американской авиации на немецкий испытательный центр в Пенемюнде. Бомбардировки Англии начались в середине июня 1944 года, когда Второй фронт был уже открыт и о выходе Англии из войны не могло быть и речи.
Эту готовность устоять перед страшным оружием, возможность нанесения упреждающих ударов по ракетным центрам и полигонам обеспечили англичанам честные отважные люди, ненавидящие фашизм, готовые пожертвовать собой ради свободы и демократии. И еще несколько случаев, благодаря которым секреты гитлеровского “чудо-оружия” перестали быть секретами.
А ведь все могло быть иначе...
* * *
С одного из этих случаев и начался наш рассказ. Из поступившего в Осло, а затем и Лондон документа, ценность которого была неимоверно велика, но за который англичанам не пришлось заплатить даже пенса, стало известно, что делалось в ракетном центре в Пенемюнде; ранее за пределами Германии не ведали о существовании этой испытательной базы. В письме рассказывалось о ракетных снарядах, создававшихся фашистскими военно-воздушными силами, об опытах Вернера фон Брауна с баллистическими ракетами, описывались результаты исследований в области боевых отравляющих веществ, говорилось о подготовке нацистов к химической войне. В документе также раскрывались детали радиолокационной и дальномерной техники. И это приходилось на начало войны, когда англичане наивно полагали, что у Германии нет радарных установок.
Кроме того, английское военное министерство получило сведения о функционировании сохранявшегося в строжайшей тайне немецкого прибора “Y” , обеспечивающего возможность ночных налетов бомбардировочной авиации.
Итак, спустя неполных два месяца после начала войны, англичанам стало известно все, что создали Вернер фон Браун и его ученые коллеги для обеспечения молниеносной войны, все, что ценой огромных средств было сделано для победы Гитлера, все, что целая армия военных контрразведчиков и гестаповцев берегла как великую тайну.
Англичане были настолько ошеломлены полученным, что испытали состояние шока.
Кто же был тот человек, который, несмотря на смертельную опасность, сумел прорвать нацистский барьер секретности и передать англичанам сведения, названные ими “Документ Осло”? Профессор Реджинальд Джонс высказал мнение, что автор “Документа Осло” — это либо физик, либо инженер. Диапазон его знаний был настолько широк, что не верилось, будто один человек мог располагать столь обширными сведениями в области немецкой военной техники. Поэтому англичане посчитали, что данный документ представляет собой... фальшивку, подброшенную немецкой разведкой с целью дезинформации.
Возможно, сказалось то обстоятельство, что премьер-министром Великобритании в то время был Чемберлен, всегда готовый на уступки немцам и подписавший позорное Мюнхенское соглашение с ними в 1938 году. Эпоха Черчилля еще не наступила. В общем, факт остается фактом: о “Документе Осло”, положенном в сейф, англичане вроде как забыли. Правда, слишком скоро им пришлось о нем вспомнить.
* * *
Неизвестным человеком, этим героем-одиночкой, которому представился случай ускользнуть от ищеек гестапо и передать англичанам секретнейшие сведения об оружии “ФАУ”, был Ганс Генрих Куммеров.
Ганс Генрих Куммеров родился в 1903 году в Магдебурге. Его отец, тайный советник Генрих Куммеров, работал в провинциальной коллегии просвещения. В конце Первой мировой войны 15-летний Куммеров уже сознательно воспринимал события. После сдачи экзамена на аттестат зрелости он начал учиться в Берлинском университете по курсу философии и истории музыки, а затем на факультете естественных наук Высшей технической школы в Берлине. Ганса Куммерова волновало все происходящее в мире. Особенно он ненавидел войну, которую ему довелось пережить и на которой одни обогатились, а другие потеряли жизнь.
После шести лет учебы Куммеров защитил диплом доктора и вскоре стал ассистентом в институте физической химии и электрохимии при Берлинской высшей технической школе. Позднее он перешел на работу в конструкторское бюро радиотехнической компании “Леве радио-гезельшафт” в Берлине. Куммеров прекрасно разбирался в технике, имел немало патентов на изобретения.
Когда предприятие, где он работал, было втянуто в гонку вооружений, доктор Куммеров совместно со своим другом химиком Эрхардом Томфором начал действовать. Благодаря своим разносторонним знаниям и завидной работоспособности Куммеров собрал такие данные о состоянии и тенденциях развития гитлеровского военного производства, какими обладали в то время лишь очень немногие. С этой целью Куммеров и Томфор использовали своих друзей, знакомых, родственников, работавших на заводах и в нацистских учреждениях, занимавшихся разработкой и производством средств ведения воздушной, химической и ракетной войны.
И еще один очень немаловажный штрих к биографии доктора Куммерова: Ганс Генрих Куммеров работал на советскую разведку.
* * *
В начале 1930-х годов на кафедрах физики и химии Берлинского университета часто организовывали открытые лекции. Для этого приглашали видных ученых из разных стран. Гайк Бадалович Овакимян тоже стал посещать эти интересные лекции, в результате чего наладил достаточно теплые отношения с руководителями кафедр. Охотно и с удовольствием оказывали ему услуги и работники библиотеки. Овакимян часто принимал участие в различных мероприятиях, в обсуждении тех или иных тем. В университете его считали молодым многообещающим ученым, работающим в торгпредстве СССР — как оно и было на самом деле. Не знали только, что одновременно он является резидентом советской разведки по имени Геннадий.
В задачу Овакимяна-Геннадия входило создание агентурной сети. Геннадий, как правило, имел дело с высокообразованными, обладавшими широким кругозором, хорошо информированными людьми, видными учеными. Вербовка их с помощью обмана или шантажа была делом не только бесперспективным, но и практически невозможным. Сложность работы Овакимяна дополнялась тем, что все они были довольно обеспеченными людьми, которых вряд ли прельстили бы деньги. Единственным “козырем” в деле их вербовки оставались идейные убеждения, а они, в сущности, у этих людей давно уже были сформированы.
Многие из агентов сотрудничали с Овакимяном-Геннадием именно из идейных соображений, порой даже рискуя жизнью. Они не были безучастными к судьбам человечества, особенно сейчас, когда приход в Германии к власти фашистов был очевиден. Это и обеспечивало успех советской разведки, тем более что у Гайка Овакимяна был уникальный дар убеждать людей.
В декабре 1932 года в советском торгпредстве раздался звонок. Неизвестный просил встречи. Овакимян принял незнакомца, который оказался молодым мужчиной лет тридцати пяти.
— Ганс Генрих Куммеров, ученый, доктор технических наук, работаю в фирме “Ауэр”. Разделяю ваши убеждения, хотя и не коммунист, — представился он. — Хотелось бы предложить вашей стране свои скромные услуги. Я могу выехать в СССР на постоянное жительство?
Овакимян предложил Куммерову снять пальто и поудобнее устроиться в кресле.
— Ваше лицо мне знакомо, — сказал Куммеров, — по-моему, я видел вас в библиотеке.
— Да, я там часто бываю, — ответил Геннадий. — А теперь расскажите о себе.
Куммеров подробно рассказал о себе, особо отметив, что в декабре этого года заканчивается срок его контракта с фирмой “Ауэр” и он не собирается его продлевать. Он уже был достаточно известен вне Германии как ученый, получал приглашения из Японии и Франции, но предпочел бы СССР.
— Вы являетесь автором используемых ныне в германской армии противогазов, да и авторство высотных масок для летчиков, скорее всего, также принадлежит вам, — с улыбкой заметил Овакимян.
— О, вы знаете об этом? — удивился Куммеров, услышав от иностранца об одной из немецких государственных тайн.
— Конечно, мы ведь коллеги.
Общие темы и интересы быстро сблизили их. В тот же вечер в условленном месте они встретились снова и разговаривали уже долго и обстоятельно, после чего Геннадий докладывал в центр, что убедил Куммерова остаться в Германии и продолжать работу в “Ауре”, как видного специалиста, имеющего доступ к секретным материалам фирмы. В докладе центру особо отмечалось, что он будет работать на идейной основе, без какого-либо вознаграждения.
Начиная с этого дня и до 1942 года имя “Фильтр” — именно такой псевдоним получил Ганс Генрих Куммеров — стало неизменно фигурировать в сообщениях из Германии. Первые же полученные сведения оказались весьма ценными. Это были формулы боевых отравляющих веществ и технологии их изготовления, а также данные о новых противогазах. Москва высоко оценила деятельность берлинской резидентуры и выразила благодарность за исключительно ценную информацию.
С фашизмом Куммеров боролся не только как ученый-одиночка. После нападения Германии на Советский Союз Куммеров немедленно включился в антифашистскую борьбу. Он примкнул к берлинской группе Шульце — Бойзена — Харнака, в которой объединились антифашистски настроеннные офицеры вермахта, работники министерств, рабочие и служащие ряда фирм. Члены этой группы Сопротивления, именуемой “Красная капелла”, боролись за миролюбивую и демократическую Германию и поставляли сведения советской разведке.
В конце 1941 — начале 1942 года почти все члены “Красной капеллы” были арестованы и казнены. Ганс Генрих Куммеров подвергся жестоким пыткам, но не сломался. Осенью 1942 года он, его жена Ингрид а также ближайший друг и помощник Эрхард Томфор были гильотинированы. Оба сына потеряли мать и отца. Так закончился жизненный путь автора “Документа Осло”.
И здесь возникает одна из загадок Второй мировой войны. Агент советской разведки, крупный немецкий ученый Ганс Генрих Куммеров на свой страх и риск передает Англии ценнейшие сведения о новейшей военной технике ее противника Германии. Что это? Отчаянный ход одиночки, ненавидящего фашизм? Желание помочь стране, подвергшейся агрессии? Но осенью 1939 года Англия не подверглась агрессии, она только объявила войну Германии после нападения последней на Польшу. Боевые действия англичан против немцев начались лишь в мае 1940 года в ответ на оккупацию Бельгии и Голландии и начало войны Германии с Францией, союзницей Англии.
Можно предложить и другую версию. Куммеров, как и многие антифашисты Европы, разочаровался в Советском Союзе. К 1939 году в СССР прокатилась большая волна репрессий, которая коснулась и представителей внешней разведки. Тот же Овакимян был арестован. Но против этой версии говорит тот факт, что Куммеров не искал контакта с английской разведкой, а продолжал работать на СССР вплоть до ареста в 1942 году.
Есть еще одна версия. Куммерова в Осло направила... советская разведка. Как? Отдельный вопрос. Возможно, по подложным документам, иначе гестапо его не пропустило бы за границу. Мотивы? Пожалуйста! Как уже отмечалось выше, осенью 1939 года активные военные действия между Англией и Германией не велись, поэтому Сталин был очень заинтересован в столкновении двух наиболее сильных в военном отношении держав Европы. Как, по логике вещей, должны реагировать англичане, узнав, что у Германии, с которой они находятся в состоянии войны, есть ракеты, способные долететь и донести огромной силы заряд до побережья их страны? Конечно, начать интенсивные бомбежки, в первую очередь центра в Пенемюнде. Ответ немцев очевиден. В результате Восточное направление для Гитлера становится не главным. А Советский Союз, заключивший с Германией пакт о ненападении, тем временем может спокойно наращивать свою военную мощь, отодвинуть границы на запад, заняв Западную Украину и Западную Белоруссию, и готовиться к победоносной “освободительной” войне с Финляндией.
Но англичане в “Документ Осло” не поверили, возможно, как раз в силу указанных причин.
Против этой версии тоже есть аргумент. Для того чтобы подбросить англичанам сведения о ракетах и других видах новейших вооружений, советской разведке не было смысла посылать в Осло с риском разоблачения такого ценного агента, как Куммеров. Подойти к зданию английского посольства и опустить конверт без обратного адреса мог, к примеру, любой работник советских учреждений, в первую очередь посольства, расположенного в норвежской столице.
Что бы ни было, какая версия ни была бы правильной, склоним головы перед патриотом Германии и просто честным человеком Гансом Генрихом Куммеровым, благодаря которому Англия спасла десятки тысяч жизней своих соотечественников.
* * *
Главным действующим лицом нацистской ракетной программы был Вернер фон Браун.
...В один из весенних дней 1931 года в утопавшем в зелени дворянском поместье фон Браунов праздновали день рождения сына Вернера. Владелец поместья и отец виновника торжества барон Магнус фон Браун хотел воспользоваться событием, чтобы собрать свою многочисленную родню, поговорить о светских новостях, политике и, как бы невзначай, коснуться успехов своего сына. Сам Вернер на празднике не присутствовал. Он в это время находился в Швейцарии, где изучал науки в Высшей технической школе.
После пышного обеда, за которым блиставшая драгоценностями хозяйка дома, счастливая мать Эмми фон Браун, угощала многочисленных родственников, гости разделились на группы и разбрелись кто в садовые беседки, кто в обставленные роскошью комнаты дворца. И только несколько мужчин, знавших толк в военном деле и политике, удалились в кабинет Магнуса фон Брауна.
Пламя от нескольких горевших в камине дубовых поленьев излучало свет, создававший интимный уют. Гости удобно расположились в мягких кожаных креслах.
В центре внимания был полковник Беккер. Естествоиспытатель по образованию, он полностью посвятил себя военному ремеслу. Еще до Первой мировой войны он работал над проблемой использования достижений в физике и математике для военной техники. В 1917 году в чине капитана Беккер, имевший к тому времени опыт командира батареи 420-миллиметровых орудий, занимал должность референта Берлинской артиллерийской испытательной комиссии. Беккер был автором нескольких книг и статей по баллистике. Естественно, что и после войны, итогом которой был позорный Версальский договор, запрещающий развивать артиллерию, армия не могла отказаться от такого специалиста, как Беккер. Он был произведен в чин полковника и назначен начальником инспекции.
Рядом с Беккером удобную позу в кресле занял 60-летний отставной майор Адольф фон Браун. Он прославился тем, что, будучи капитаном потсдамского гвардейского егерьского батальона, на рубеже 20 века ввел в германской армии пулемет. Сидящего напротив подполковника в отставке Зигфрида Вильгельма фон Брауна больше всего привлекала артиллерия, командованию которой он посвятил много лет.
Четвертым в этом интимном кругу был сам хозяин дома — младший из братьев фон Браун — Магнус, отец Вернера. Он мог похвалиться лишь чином капитана в отставке. Однако невысокое военное звание он компенсировал политическим влиянием, которым не без выгоды для себя пользовался, благодаря своим тесным связям с банковскими воротилами, крупными промышленниками и дворянской аристократией.
Крах кайзеровской Германии был для фон Браунов крушением собственного мира. В лице Вильгельма они потеряли своего кумира, главного военачальника, от которого получали земли и чины.
Подали ликеры. Разговор стал веселее и вскоре перешел на военные темы. Речь зашла об артиллерии. Версальский договор, навязанный представителями Антанты Германии, обрек ее военное руководство на вынужденную бездеятельность. Один из разделов договора устанавливал, что артиллерия германского рейхсвера не могла иметь более 204 полевых орудий калибра 77 миллиметров и 84 полевых гаубиц калибра 105 миллиметров. Было установлено даже число снарядов: по тысяче на каждое орудие и по восемьсот на каждую гаубицу. С такой силой начинать войну было бессмысленно, не говоря уже о том, чтобы ее выиграть.
Поэтому стоит ли удивляться, что первыми обнаружили лазейку в Версальском договоре именно военные. Ракеты в договоре не признавались боеприпасами в прямом смысле этого слова.
Зигфрид фон Браун обратился к Беккеру с вопросом:
— Как я слышал, господин полковник, вы делаете ставку на ракеты?
Беккер утвердительно кивнул. Затем, как военный человек, кратко и точно изложил перспективы использования ракет — нового вида вооружений, отметив, что не только он, но и многие другие специалисты возлагают на ракеты большие надежды. Фон Брауны внимательно слушали.
У Беккера тоже были свои интересы. В лице Магнуса фон Брауна он видел весьма влиятельного человека. Барон часто встречался в правлении Рейхсбанка с Ялмаром Шахтом, по словам которого нацисты уже давно перестали быть хулиганствующими толпами штурмовиков. За ними все ярче вырисовывались фигуры промышленных магнатов с Рейна и Рура. С декабря 1930 года Шахт установил контакты с Герингом, а с начала 1931 года — с самим Гитлером. Хорошие связи у Магнуса фон Брауна были и с пушечным королем Густавом Круппом, который тоже видел на посту рейхсканцлера Адольфа Гитлера как человека, который обеспечит ему большие военные заказы. Магнус фон Браун успокоил полковника Беккера: тяжелая промышленность остро нуждается в военных заказах, она готова производить вооружение, в том числе и пушки; и не только пушки.
Было уже за полночь, когда Магнус фон Браун решил изложить Беккеру свою просьбу. Речь шла о протекции его сыну Вернеру, студенту Высшей технической школы в Цюрихе. С юношеских лет младший фон Браун бредил ракетами, мечтал о космических полетах, наблюдал по ночам в телескоп Венеру и Марс. Семья вначале неодобрительно отнеслась к техническому уклону Вернера, ставя в пример старшего брата Зигмунда, дипломата, будущего посла. Однако вскоре компетентные люди пояснили Магнусу фон Брауну значение ракет для будущего Германии, и он понял, что младший сын на правильном пути.
— Господин полковник, — начал фон Браун издалека, — Вернер рассказывал мне о капитане Дорнбергере, с которым он встретился на берлинском ракетодроме. Что это за человек и каковы, по вашему мнению, перспективы его работы?
Беккер пояснил, что заприметил Дорнбергера среди окончивших Шарлоттенбургскую высшую техническую школу в 1930 году. По его мнению, это энергичный способный молодой человек, к тому же знакомый с Вернером. И если Вернер фон Браун пожелает также работать в области ракетной техники, перед ним откроются блестящие перспективы. Он, полковник Беккер, готов этому всячески содействовать.
Они поняли друг друга, они договорились. Студент машиностроительного факультета Вернер фон Браун покинул Цюрих. Судьба его была решена.
* * *
Новая, неизученная область техники всегда притягательна. Она порождает творцов, энтузиастов, готовых работать и работать во имя идеи. Ракетная техника была не просто притягательной, она завораживала. То, что казалось несбыточным на протяжении веков, что еще вчера было дерзновенной мечтой, сегодня могло стать реальностью. И пусть многие из тех, кто создавал ракеты, начинал с боевых ракет, каждый в душе надеялся, что рано или поздно эти ракеты полетят на Луну, Марс — в космос.
Так было в 30-е годы двадцатого века в СССР, где группа изучения ракетного движения (ГИРД) во главе с Сергеем Королевым и его ближайшими сподвижниками Цандером, Тихонравовым, Победоносцевым и другими создавала первые советские ракеты, так было в те же годы в Германии. Рудольф Небель, Герман Оберт, Вальтер Дорнбергер, Клаус Ридель — вот имена немецких первопроходцев в области ракетной техники, в компании которых очутился и Вернер фон Браун.
Но вот парадокс: Советскому Союзу строить ракеты и вооружаться не запрещал ни один международный договор, а создателям ракет, как с грустью вспоминал Королев, чинили одно препятствие за другим, хотя было немало положительных результатов. Кончилось это необоснованными арестами в 1937—1938 годах не только ГИРДовцев, над которыми шествовал “враг народа” Тухачевский, но и репрессиями в отношении других основоположников ракетного дела: Клейменова, Лангемака, Глушко. Многие из арестованных были расстреляны; другие, такие как Королев, чудом этого избежали, получив длительные сроки заключения в лагерях. Это был настоящий погром передовой научно-технической мысли.
В Германии все было наоборот. Военные министрества Германии, крупные фирмы регулярно оказывали финансовую помощь немецким ракетчикам. Так, министр рейхсвера отдал секретный приказ изучить возможности применения реактивных и ракетных двигателей в военных целях. В руководимом Беккером отделе баллистики при управлении вооружения образовали рабочую группу по ракетам. На должность руководителя группы полковник Беккер пригласил весной 1930 года 35-летнего инженера-машиностроителя Вальтера Дорнбергера, которому сразу же было присвоено звание капитана.
Не прошло и двух с половиной лет после торжественного празднования дня рождения Вернера фон Брауна, как английский репортер Сефтон Делмер наткнулся случайно в берлинском районе Рейникендорф на нечто весьма странное. На заброшенном пустыре стояло несколько сараев, и было похоже, что они предназначены главным образом для того, чтобы скрыть их содержимое от ненужных свидетелей... Человек в замасленном халате, возившийся с конусообразным металлическим предметом, представился любопытному англичанину как инженер Небель. На вопрос репортера, чем он занимается, Небель коротко, оттенком гордости, ответил:
— Строю для рейхсвера суперракету! — И посмотрел на журналиста, желая оценить его реакцию на сказанное.
Молодой человек, стоящий рядом с Рудольфом Небелем и буквально сгоравший от нетерпения, тоже представился, щелкнув каблуками:
— Фон Браун!
Продолжая наблюдать за реакцией англичанина, Небель пояснил:
— Скоро ракеты, подобные этой, вытеснят артиллерию и бомбардировщики на свалку истории.
Вернер с восхищением смотрел на своего учителя. Делмер же молчал, но для себя он уже сделал вывод, что рейхсвер бросает деньги на ветер. Вот вам и вездесущая пресса!
Одиннадцать лет спустя его соотечественникам придется на себе испытать, сколь роковым было это заблуждение.
* * *
Работы над ракетами продолжались. Вскоре Небель построил в Рейникендорфе ракету на жидком топливе, стартом которой началась новая серия испытаний. Он обратился к отечественным промышленникам с просьбой о пожертвованиях и пригласил американского автомобильного короля Генри Форда посетить рейникендорфский полигон, которому было дано название “Первый ракетодром мира” (заметьте, и это не заставило задуматься англичан и французов). Форд действительно приехал в Берлин. Результатом поездки было предложение американских предпринимателей за миллион долларов организовать запуск тридцати ракет в США. Ракетный бизнес стал развиваться. В 1931 году группа Небеля испытала 87 малых ракет, одна из которых поднялась на высоту 60 метров. Постепенно группе испытателей ракет стала поступать материальная помощь, а также пожертвования в виде материалов и оборудования.
В 1933 году к власти в Германии пришел Гитлер. Фюрер высоко ценил ученых, способных создавать новое оружие. Однако ему требовались абсолютно лояльные и желательно расово чистые кадры. А таковых в ракетном отделе почти не было. Оберт, хоть и был немец, но имел румынское гражданство; Небель — еврейку-жену. Вернер фон Браун, барон и чистый немец, выглядел на их фоне приятным исключением. Вот тогда-то капитан Дорнбергер и выдвинул на руководящую роль в ракетном проекте фон Брауна, за которым давно внимательно следил.
Недолго раздумывая, Вернер фон Браун, как и еще две тысячи немецких ученых, вступил в нацистскую партию. После этого он легко защитил диссертацию — без обсуждения, так как тема была объявлена закрытой. 27 июня 1934 года он стал самым молодым в Германии доктором технических наук: ему было всего 22 года. Ему предоставили лабораторию в Куммерсдорфе и патент на все ракетные разработки.
В конце 1934 года фон Браун и Ридель запустили с острова Боркум две ракеты, прозванные “Макс и Мориц” по имени популярных комиков. Ракеты взлетели на полторы мили — это был успех! Через год лабораторию посетил командующий сухопутными войсками генерал Фрич. Увиденное ему понравилось, и он добился у фюрера выделения 20 миллионов марок на новые эксперименты. А в 1936 году на острове Узедом в Балтийском море, недалеко от родовых владений фон Браунов, началось строительство сверхсовременной ракетной базы Пенемюнде. Это уже был не пустырь с несколькими сараями и со свободным проходом для журналистов. На окруженной тройными рядами колючей проволоки базе днем и ночью кипела работа. Близилась война, и фюрер требовал от ученых создания оружия, способного поражать дальние цели. Мечты о космических полетах пришлось на время забыть.
* * *
В Пенемюнде в подчинении фон Брауна оказалась целая армия рабочих и инженеров — до 20 тысяч человек. Он командовал ими четко, добиваясь максимальной отдачи и эффективности. Как и в советских “шарашках”, в его лабораториях скрывались ученые, которым угрожали лагерь или фронт. Пока они делали свою работу, фон Браун держал их у себя. Но лень или небрежность сразу лишали их его покровительства.
К созданию настоящей боевой ракеты фон Браун пришел не сразу. Потребовались годы, многочисленные испытания полноразмерных ракет класса “А” (от слова “Агрегат”). Это были ракеты А-1 (1933 год), А-2 (1934-й), А-3 (1936-й), для которых устранялись недостатки, корректировались параметры, в первую очередь тяговая способность двигателя, дальность и высота полета, вес боевого заряда и др. В конце 1937 года ракетчикам удалось создать 15-метровую ракету А-4, которая могла перенести тонну взрывчатки на 200 километров. Это была первая в истории современная боевая ракета. Ее прозвали “ФАУ” — “оружие возмездия”.
Накануне войны, в марте 1939 года, в Пенемюнде в сопровождении генерал-лейтенанта Беккера пожаловал сам Гитлер. Дорнбергер к тому времени также пошел на повышение и уже в чине майора перед строем ракетчиков отдал рапорт своему фюреру. Затем настал черед Вернера фон Брауна. Доктор фон Браун прочитал техническую лекцию, после чего Гитлера пригласили на испытательный полигон и показали самые различные ракеты. Некоторые из них были даже запущены. Ракету А-4 запускать не решились, она была во многом недоработана.
Во время испытаний, к большому удивлению сотрудников станции, Гитлер ничего не говорил. Обычно он при показе новых образцов военной техники проводил около них много времени, задавая самые разнообразные вопросы, вплоть до мельчайших подробностей. Сейчас он отмалчивался, а после обеда уехал, сухо поблагодарив хозяев за показ. Специалистам по ракетам пришлось утешиться тем, что генерал Браухич, находившийся в свите Гитлера, выразил им свое удовлетворение.
Через неделю в Пенемюнде появился рейхсмаршал Геринг, человек № 2 в нацистской иерархии на то время. Геринг был восхищен увиденным, а создатели ракет воспрянули духом, решив, что их час настал.
Но час их еще не настал. Вскоре Гитлер, разрабатывая планы “блицкрига” против Польши, Бельгии, Голландии и Франции и планы воздушной войны против Англии, урезал вдвое финансирование ракет. Он не собирался ни с кем долго воевать; в войне против главного врага на западе — Англии надеялся победить за счет воздушных налетов и высадки десанта, а для оккупации Франции подойдут и танки.
Пострадали не только ракетчики фон Брауна. Наперегонки с группой Брауна работали их конкуренты из ВВС, которые в своей лаборатории в Гроссендорфе создавали крылатые ракеты или самолеты-снаряды. Фон Браун всегда отдавал предпочтение ракетам баллистическим: они были во много раз дороже, но били точнее и на большее расстояние. Конкуренты также получили урезанный бюджет, несмотря на то, что Геринг делал все возможное для своих летчиков.
* * *
Война все расставила по полочкам. Польша, Бельгия, Голландия, Норвегия и Франция быстро сдались. Но Англия, возглавляемая Черчиллем, устояла. Она имела мощный флот, и высадка немцами морского десанта, именуемая операцией “Морской лев”, оказалась проблематичной. К тому же у немцев не было требуемого количества судов, чтобы перебросить живую силу и технику. Для высадки же воздушного десанта необходимым условием было достижение Германией господства в воздухе, а этого тоже не произошло. У англичан имелось достаточно самолетов и средств ПВО, чтобы не только отразить воздушные атаки “Люфтваффе”, но и самим совершать налеты на германскую территорию, а их “харрикейны” и “спитфайеры” были не хуже немецких “юнкерсов” и “мессершмитов”.
Устоял и Советский Союз. Огромные материальные и людские потери первых месяцев войны удалось восполнить. Заводы на востоке страны, а также те промышленные предприятия, которые удалось туда эвакуировать, были недосягаемы для немецкой авиации и заработали на полную мощность. А после поражения гитлеровцев под Москвой стало ясно: блицкриг провалился.
Это понял и Гитлер, ввязавшийся воевать на два фронта: против Англии и СССР. С одним из противников надо было срочно кончать. С кем? С Советским Союзом не получалось. Значит, Англия. Но как? Вот тут и вспомнили про ракеты фон Брауна и самолеты-снаряды.
И еще одно важное обстоятельство заставило Гитлера вспомнить о ракетах. Речь идет о знаменитых советских “катюшах” — реактивных установках, наводивших на немцев ужас. У Германии таких не было.
Собственно говоря, о ракетах военное руководство рейха никогда не забывало. Работы фон Брауна над “ФАУ-2” и работы его коллег из ВВС над “ФАУ-1” продолжались и при урезанном бюджете. Но решающее слово было за фюрером. А ему, как уже было сказано выше, нужны были только те виды вооружений, которые давали результат в ближайшие месяцы. Так было перед войной. Сейчас же, в разгар войны, когда будущее Германии становилось туманным, многое пришлось пересмотреть.
В 1942 году бюджет немецких ракетчиков резко повысился. И к концу года достиг 150 миллионов марок. Это была очень большая сумма равная расходам на производство 10 тысяч танков, которые были ой как нужны на Восточном фронте (где на момент нападения на СССР Германия имела порядка 3400 танков).
Результаты не заставили себя долго ждать.
* * *
Население деревень в окрестностях центра “Пенемюнде” привыкло к испытаниям ракет и даже придумало название. Так, белую, постепенно расширяющуюся полосу на фоне голубого неба окрестили “замерзшей молнией”. 3 октября 1942 года такая, не омраченная взрывом “замерзшая молния” принесла барону фон Брауну долгожданный успех. Ракета “А-4”, над которой несколько лет упорно трудился коллектив под его руководством, благополучно взлетела и достигла запланированных показателей: высота полета 90 километров, дальность полета 190 километров, скорость 1500 метров в секунду.
И пусть весь последующий 1942 год удавалось лишь одно успешное испытание из десяти, фон Браун и его команда заработали с удвоенной энергией.
8 января полковник Дорнбергер и Вальтер фон Браун прибыли к министру вооружения Шпееру. Четыре человека в военной форме прошли за ракетчиками в приемную. Они тащили гипсовую модель блиндажа весом почти в центнер. Из такого сооружения должны были запускаться ракеты на Лондон. Шпеер знал о работах фон Брауна, но то, что он ему представил, произвело большое впечатление. Министр вооружения обещал распорядиться о немедленной постройке блиндажа и других связанных с запуском ракет инженерных сооружений и прислать для этого несколько тысяч военнопленных. Строительство предполагалось завершить в течение года. Последовали рукопожатия, возгласы “хайль!”.
В феврале 1943-го на совещании начальников генеральных штабов (нацистская Германия не имела единого генерального штаба, каждый род войск имел свой) было принято решение поддержать работу в области ракет и самолетов-снарядов и даже назывались конкретные цифры: начать с тысячи запусков в день, постоянно увеличивая до пяти тысяч.
Вскоре в Пенемюнде пожаловал и Гиммлер со своей свитой. Надо отдать должное рейхсфюреру СС и теперь уже второму человеку в рейхе: нос по ветру держать он умел. Эсэсовское руководство имело свой ракетный исследовательский центр в Гроссендорфе, близ Данцига. Там над новым оружием работал гауптштурмфюрер СС Энгель. У Гиммлера была заветная мечта объединить два исследовательских центра под эгидой СС и самому стать во главе — генералам из вермахта он не доверял. Поэтому доклад о создании и применении “ФАУ-2”, который сделал для него лично фон Браун, Гиммлер, естественно, одобрил.
Оставалось только... И вот это “оставалось” наконец-то произошло — выслушать доклад о будущем чудо-оружии Германии пожелал фюрер. В связи с этим в июле 1943 года на остров Узедом в центр Пенемюнде прибыл специальный “Хейнкель-111”. В него погрузили несколько ящиков с упакованными в них моделями блиндажа, киноленты, запечатлевшие удачные запуски ракет, модели ракет различных типов, пособия по обучению специальных ракетных подразделений.
В своей ставке в “Вольфшанце” Гитлер заставил прождать высокопоставленных ракетчиков в приемной восемь часов. Фон Браун использовал это время, чтобы как следует продумать план доклада. Он сидел, углубившись в мысли. И только громко произнесенное: “Фюрер!” — заставило его вскочить.
Низкие поклоны, щелканье каблуков, вскинутые в нацистском приветствии руки. В 1939 году во время визита Гитлера в Пенемюнде ракетчиков представлял генерал-лейтенант Беккер, тот самый, что был гостем в имении старшего фон Брауна. К настоящему времени Беккера уже не было в живых: обвиненный в неподготовленности вооружений к войне с Англией, он сгоряча пустил себе пулю в лоб. Поэтому группу ракетчиков представлял Дорнбергер, сверкая новым генеральским мундиром.
В начале своего доклада фон Браун сделал короткое вступление. Затем был показан фильм. Монотонное жужжание киноаппарата прерывалось лишь комментариями. Фон Браун говорил много и вдохновенно, не чувствуя усталости — как будто не было длительного перелета и многочасового ожидания в приемной.
Гитлер был потрясен докладом. Он встал, подошел к пенемюндцам: “Благодарю вас! Почему я до сих пор не верил в успех вашей работы? Меня просто неправильно информировали”.
Вскоре на совещании в ставке Гитлер обозначил перед военным руководством применение ракетам. Он демагогически восклицал:
— Удары судьбы, которые нам пришлось пережить в России и Африке, повелевают предотвратить высадку союзников на Западе. Мы должны вынудить англичан сосредоточить внимание на своей территории. У них не должно остаться сил для десантных операций. Американцы одни ничего не смогут!
На цифры Гитлер не скупился, повелев начать не позднее осени 1943 года операцию по уничтожению Лондона и запускать по английской территории до тысячи ракет и самолетов-снарядов в день.
Звездный час барона фон Брауна настал. Его ракетная программа была объявлена первоочередной для всего вермахта. Уже через месяц после приема фюрером ракетчиков на побережье Франции выстроили бетонные бункеры для запуска ракет. С таких стартовых установок можно было запускать до 5 тысяч ракет в день. Чтобы вызвать одобрение Гитлера, начало операции планировалось на ноябрь 1943-го. Самые грубые подсчеты показывали, что потери мирного населения могут составить от 100 до 500 тысяч. Материальный ущерб достиг бы катастрофических размеров. Совершенно ясно, что оказалась бы неизбежной полная эвакуация Лондона. От таких потерь Англия не оправится. Она будет думать о мире, а не о втором фронте.
* * *
Что является главным для хранения государственной тайны? Два фактора: надежная организация охраны и строжайшая дисциплина. Немцы — люди организованные и дисциплинированные. И надо отдать им должное, они долгое время хранили секреты, связанные с созданием и запуском ракет. На испытательном полигоне “Пенемюнде” светомаскировка была настолько совершенной, что по ночам ни один луч света не вырывался из окон лабораторий, конструкторских бюро и чертежных залов. Сильная противовоздушная оборона на острове имела строгий приказ не открывать огня и не поднимать в воздух истребители, дабы не привлечь внимания к полигону. Все население близлежащих деревень тщательно проверялось; посторонним въезд был закрыт.
Рейхсфюрер Гиммлер во время посещения “Пенемюнде” торжественно заявил, что берет на себя защиту центра от диверсий и предательства. В результате заградительный пояс, созданный еще ранее шефом гитлеровской военной разведки адмиралом Канарисом, был дополнительно усилен кордоном гиммлеровской службы безопасности. И люди Гиммлера по-своему, по-эсэсовски, обеспечивали секретность. Если объект сооружался вне Германии, например, в Польше, жители окрестных деревень быстро изгонялись с родных мест, им даже не давали захватить самое необходимое. А чтобы сбить с толку воздушную разведку противника, вблизи объекта создавали видимость населенного пункта: на веревках сушилось белье, грелись на солнце гипсовые собаки, а на лавочках сидели куклы в человеческий рост. Заключенные концлагерей, работавшие день и ночь на строительстве полигонов и пусковых установок, уничтожались сразу после завершения строительства. Специальные железнодорожные составы, доставлявшие ракеты “ФАУ”, шли под охраной самых опытных подразделений СС и в пути не останавливались. Эсэсовцы предусмотрительно прицепляли к голове поезда перед паровозом набитые камнями товарные вагоны, чтобы уберечь секретный груз в случае взрыва железнодорожного полотна. На всем пути следования составы сопровождала авиация.
А что является главным врагом государственной тайны? Тоже два фактора: разведка противника и... случай. Что касается первого, то разведка Англии, основного противника Германии на Западе, мало в чем себя проявила. Более того, к многочисленным сведениям, поступающим от участников сопротивления из оккупированных стран, в основном из Польши и Франции, англичане относились скептически, считая их, как и в ситуации с “Документом Осло”, дезинформацией германских спецслужб.
И напрасно. Разведка у поляков и французов работала отлично, а сведения о ракетах “ФАУ”, которые они добывали с риском для жизни, заслуживали самого пристального внимания.
Поляки создали несколько групп сопротивления, каждая из которых отвечала за свой участок сбора информации. В группы входили почти все слои населения. Рабочие и студенты, инженеры и профессора, женщины, насильно угнанные в Германию, и бывшие офицеры — они были объединены общей идеей: раскрыть тщательно оберегавшуюся тайну гитлеровского “чудо-оружия”. Среди них были настоящие профессионалы, например Антон Коцьян, до войны один из способнейших авиаконструкторов; он первый разгадал, что кроется за появившимся у немцев на слуху термином “чудо-оружие”. Другой инженер, Ян Шредер, знающий в совершенстве немецкий язык, по поддельным документам проник с группой рабочих на станцию “Пенемюнде-Вест”, где собрал ценнейшие данные. Там же он познакомился со своей соотечественницей Анной, которую насильно привезли из Польши в лагерь депортированных на остров Узедом в район Пенемюнде, а там отдали в прислуги к одному из помощников фон Брауна. Анна не подавала виду, что знает немецкий, и благодаря этому слышала все разговоры: и своих хозяев, и тех, кто к ним приходил. Ей помогали, как могли, и другие угнанные в Германию полячки, работавшие в немецких домах. Шредер регулярно собирал у Анны добытые сведения и через связных переправлял руководству Сопротивления, которое предоставляло их Коцьяну для обработки.
Можно привести множество примеров подобного сбора информации Антоном Коцьяном. Добытые из разных источников, тщательно проверенные тексты и чертежи свидетельствовали о том, что на острове Узедом в Пенемюнде испытываются новые типы самолетов и огромные ракеты. Польское движение Сопротивления с помощью тайного радиопередатчика предупредило об этом англичан.
В Лондоне вспомнили о “Документе Осло”, который почти четыре года лежал в архивах разведывательной службы. Черчилль, хоть и был еще настроен скептически, затребовал микрофильм с планом пенемюндского ракетного центра, чертежи и схемы ракет.
Вскоре микрофильм был готов. Но как его передать в Англию? Повсюду подпольщиков подстерегали опасности: эсэсовские контрольные посты, гестапо, полевая жандармерия и агенты нацистской разведки. Но микрофильм надо было переслать во что бы то ни стало! Причем сделать это мог только бесстрашный человек.
И Коцьян нашел такого человека. Им стал бывший капитан польской армии Ян Новак. Поляки понимали, что единственный путь передачи информации — морской, в нейтральную Швецию. Но как проникнуть на корабль? Порт тщательно охранялся, а на борту посторонний человек сразу же был бы обнаружен.
Помог случай. В пивной близ Гдыньского порта один из подпольщиков познакомился с немецким железнодорожником, который возил грузы в порт и имел специальный пропуск. Немец был в веселом подпитии, много болтал, поскольку впервые с начала войны получил отпуск и собирался домой в фатерланд. Учитывая, что в порту стояло готовое к отправке шведское грузовое судно, это был случай, который нельзя упустить.
Оставить изрядно захмелевшего немца без документов и формы было, как говорится, делом техники. Облачившись в форму немецкого железнодорожника, с соответствующими документами в кармане, Новак проскочил контрольные посты гитлеровцев и очутился на территории порта. Фотопленки хранились попеременно то в выпотрошенной батарее карманного фонаря, то в ручке безопасной бритвы, то в специально приспособленном ключе от квартирного замка. Поляки, находившиеся на принудительных работах, помогли Новаку в порту. В трех метрах от немецкого часового, которого отвлекли на какой-то момент, Новака погрузили в ящике с углем на корабль. Более 36 часов просидел он под тонким слоем угля, пока судно не достигло берегов Швеции.
Прохождение шведских пунктов контроля было, по сравнению с немецкими, легкой прогулкой. Вскоре на столе английского посла в Стокгольме лежали микрофильмы о базе “Пенемюнде”, чертежи и схемы нового оружия, которые незамедлительно были переданы в Лондон.
Не менее успешно действовало и французское движение Сопротивления. Научная группа, занимавшаяся самолетами-снарядами и ракетами “ФАУ”, именовалась “Марко Поло”. Во главе группы, базировавшейся в Лионе, стоял 60-летний ученый Андре Хельброннер, очень хорошо знакомый с проблемами жидкого кислорода, ультрафиолетовых лучей и тяжелой воды. Вместе с ним борьбу против фашистов вели Альфред Эшкенази, большой специалист в области кибернетики, и Жак Бержье, всемирно признанный авторитет в области электроники. Ученым-патриотам не составило труда установить, какие материалы нацисты используют для своего “чудо-оружия” и какие предприятия были задействованы для этого. Так, члены группы обратили внимание на то, что с приходом немцев во Франции резко возросло производство жидкого кислорода. Более того, используя старые связи, члены “Марко Поло” сумели проникнуть в “Общество кайзера Вильгельма”, занимавшегося исследованием жидкого кислорода, как топлива для немецких ракет. А большие заказы, поступившие из Пенемюнде на производство этого вида топлива, подтверждали версию о том, что там находится ракетный полигон. Кроме того, из Северной Франции и Голландии поступили сообщения о строительстве крупных блиндажей и стартовых площадок.
Участники французского движения Сопротивления тесно работали с русскими эмигрантами, подавляющее большинство которых имело антифашистские взгляды. Результаты не заставили себя долго ждать. Было установлено, что в Пенемюнде работает сын одного из русских эмигрантов. Во время поездки в Париж русский патриот (как жаль, что его имя и дальнейшая судьба остались неизвестными) передал французам секретные материалы с чертежами, схемами и расчетами.
Все собранные материалы организация “Марко Поло” направляла непосредственно в Лондон. Особый курьер перевозил материалы в кассетах в Швейцарию. Кассеты были устроены таким образом, что если бы их стали открывать незнакомые с их устройством люди, содержимое немедленно бы сгорело. А содержимое представляло весьма и весьма объемистый материал. Здесь кроме упомянутых чертежей и схем самолетов-снарядов и ракет были сведения о том, как вести борьбу с ними. Были указаны списки ведущих французских предприятий, поставляющих детали и узлы для германского “чудо-оружия”, список предприятий по производству топлива, текст совершенно секретного документа верховного командования вермахта, фотоснимки стартовых площадок и пусковых платформ и многое другое.
Сопоставив данные, полученные из Польши и Франции, проанализировав еще раз “Документ Осло”, англичане поняли, что надо что-то предпринимать. Британское военное руководство наконец решилось осуществить несколько разведывательных полетов над Пенемюнде. Следует отметить, что подобные полеты — вещь опасная: с большой высоты снимки получаются неясными, а на малой высоте есть риск попасть под огонь зениток. И все же английский пилот Пик во время последнего полета рискнул и пошел на опасное снижение.
Риск оправдался. После проявления заснятой фотопленки стало ясно, что самолеты с короткими крыльями и вертикально стоящие ракеты сооружены не для дезинформации — в районе Пенемюнде действительно создавалось оружие, о котором еще в 1939 году говорилось в “Документе Осло” и о котором сообщали польские и французские подпольщики.
Какие еще нужны были доказательства существования ракетного центра в Пенемюнде?! И Черчилль вместе с группировавшимися вокруг него скептиками вынуждены были признать свою неправоту. Действовать надо было немедленно!
* * *
18 августа 1933 года. Впервые в СССР по указу Сталина этот день стал днем Воздушного флота. И в нынешней России каждое третье воскресенье августа празднуется день Воздушного Флота. Парады, смотры, показ лучших достижений конструкторской мысли и мастерства летчиков собирали и собирают сотни тысяч людей на просторных летных полях в Тушино, Домодедово, Пулково, Жуковском и многих других местах. Нескончаемые потоки машин и автобусов, отличная погода, музыка, развевающиеся флаги — все это создает приподнятую торжественную атмосферу большого праздника.
Но наступивший ровно через 10 лет день 18 августа 1943 года можно было бы с полным основанием объявить днем Воздушного флота Англии и США. Именно в этот день, точнее в час ночи, армада из 600 самолетов — летающих крепостей союзников — совершила налет на ракетный центр в Пенемюнде.
Налет на Пенемюнде стал для немцев полной неожиданностью. Их успокоило главным образом то, что первые волны бомбардировщиков пролетели над Узедомом, как и в предыдущие ночи. Внизу даже не объявили тревогу, по-прежнему уповая на прекрасную светомаскировку.
Внезапно над северной оконечностью острова повисла многозвездная осветительная ракета. Почти одновременно из четырехмоторных бомбардировщиков посыпались смертоносные бомбы, канистры с зажигательной жидкостью и фосфором. На испытательном центре “Пенемюнде” воцарился ад. Задрожали здания. 500-килограммовые бомбы разрушили бетонированные цеха. Дома в поселке горели подобно факелам. И только после этого открыли огонь немецкие зенитные батареи.
Одна волна бомбардировщиков сменяла другую. Лунная ночь благоволила союзникам: цеха, где создавалось “чудо-оружие”, хорошо просматривались и получали свою порцию бомб. Полтора миллиона килограммов фугасных и зажигательных бомб было сброшено в ту ночь на цель.
Наконец над островом появились немецкие ночные истребители, срочно посланные из района Берлина. Им удалось сбить 47 из 600 “летающих крепостей”, участвовавших в налете.
Когда взошло солнце, первые команды саперов, несмотря на едкий дым и гарь, попытались спасти то, что еще можно было спасти. 735 пенемюндцев было похоронено после этого налета. Вальтер Дорнбергер и Вернер фон Браун потеряли незаменимых специалистов — ученых и инженеров в области ракетной техники. Половина лабораторий была превращена в руины и пепел, уничтожены тысячи чертежей. От электростанции и кислородного завода остались лишь полуразрушенные стены. Сгорел поселок технического персонала. Был превращен в развалины портовый квартал. Уцелели лишь некоторые хорошо замаскированные испытательные площадки, аэродинамическая труба и измерительная лаборатория. Это был черный день Вернера фон Брауна, катастрофа его ракетной программы.
Хотя англичане, проводя воздушный налет на ракетные базы вокруг Пенемюнде, и имели точные планы расположения объектов, добытые участниками польского движения Сопротивления, они не пощадили барачные поселки военнопленных и насильственно угнанных рабочих. А тех из них, кто пытался спастись от английских бомб, расстреливали из пулеметов эсэсовцы.
Англо-американская авиация совершила еще ряд налетов на объекты, связанные с производством и запуском “ФАУ”, после чего англичане решили, что от таких разрушений немцам вряд ли удастся оправиться. И зря. Вернер фон Браун сдаваться не собирался.
* * *
Узнав о разгроме 18 августа, Гитлер пришел в ярость. Срочно вызвав Гиммлера, он поручил ему провести тщательное расследование случившегося и взять охрану и секретность работ на себя.
Козлов отпущения не нашли. Все, кто отвечал за пуск ракет на полигоне и секретность, погибли. Но работы фон Брауна по созданию “оружия возмездия” Гитлер по-прежнему считал чрезвычайно важными и первоочередными. Англию надо было вывести из войны во что бы то ни стало.
Гитлеровцам и лично фон Брауну предстояло решить две основные задачи: обезопасить производство ракет и найти место для нового испытательного полигона, недоступного для разведок и авиации противника.
Для решения первой задачи решено было построить завод под землей, точнее, в недрах горы Конштайн, что в южной оконечности Гарца. План предусматривал пробивку в горе двух огромных параллельных туннелей с железнодорожными путями, от которых должны были отходить поперечно расположенные штольни — цехи. 70-метровой толще известнякового массива Конштайна предстояло надежно защитить производство ракет от английских бомб. Для реализации плана были согнаны десятки тысяч узников из всех концлагерей Германии и оккупированных ею территорий. Работа велась в обстановке строжайшей тайны. Запломбированные вагоны с узниками, на которых для маскировки было написано “тиф”, открывались только ночью, после чего заключенные навсегда исчезали в недрах горы. Назад на поверхность вывозили только трупы, пустую породу да впоследствии собранные ракеты. В построенных каторжным трудом узников цехах подземного завода, который условно назвали “Дора”, спешно установили 20 тысяч станков и агрегатов. Для обеспечения производства “чудо-оружия” на завод в порядке трудовой повинности ведущими концернами Германии были направлены 9 тысяч немецких рабочих. Здесь же круглые сутки трудились более 30 тысяч заключенных. Вскоре подземный ракетный завод “Дора” заработал на полную мощность.
Вторая задача, связанная с выбором нового места для пуска ракет, решалась проще. Выбор, предложенный самим Гиммлером, пал на польский артиллерийский полигон около Близны, в 30 километрах к югу от Милека (Краковское воеводство). В качестве района мишеней было решено использовать Пинские болота, расположенные в 320 километрах к северо-востоку от Близны. Наблюдение за падением ракет должно осуществляться с пункта, в который ракеты наводились; при этом предполагалось, что, согласно закону рассеивания, ракеты будут падать достаточно близко от этого пункта, но не попадут в него. Обычно они падали на расстоянии 1,6 — 5,0 километров от наблюдательного пункта.
Вернер фон Браун лично осмотрел полигон, на котором ему предстояло бывать частым гостем. Последствия визита прусского барона население этого района ощутило на себе очень скоро. Эсэсовцы ночью выгнали жителей десяти польских деревень из домов, не дав им захватить с собой самое необходимое из вещей, и погнали на железнодорожную станцию, где погрузили в вагоны для скота. В двух из этих деревень расположилась 444-я испытательная батарея.
Для постройки пусковых площадок эсэсовцы, взявшие охрану на себя, как и на строительстве “Доры”, использовали заключенных концлагерей. А когда работы были закончены, также их всех расстреляли.
“Артиллерийский полигон Близна”, так стал теперь называться новый испытательный район, окружили тройным кольцом проволочных заграждений и сеткой.
С наблюдательным пунктом возни было еще меньше. Однажды в одной из деревень около Буга, всего в 130 километрах восточнее Варшавы, появились три роты немецких солдат под командованием обер-лейтенанта Виммера (о нем мы еще услышим). Гитлеровцы сровняли с землей все могильные памятники и плиты на еврейском кладбище и устроили там наблюдательный пункт. Ряды колючей проволоки надежно скрывали его от остального мира.
К маю 1944 года испытания ракет “ФАУ-2” возобновились. Сверхсекретный завод “Дора” выдавал продукцию, сверхсекретный полигон “Близна” ее испытывал. К тому же гитлеровцам удалось частично восстановить и производство ракет в Пенемюнде. Настроение Вернера фон Брауна значительно улучшилось.
Но случай опять-таки оказался сильнее тайны.
* * *
“Опель-капитан” бежал на хорошей скорости. Оба сидящих в нем офицера майорского звания пребывали в прекрасном настроении: после трех месяцев работы на полигоне в Близне им наконец-то улыбнулась командировка в Варшаву. Дел предстояло немного, и они надеялись посетить офицерское казино — не все же время заниматься ракетами.
До Варшавы оставалось каких-нибудь 15 километров. Тот, который сидел за рулем, хорошо видел приближающийся закрытый участок дороги — последствия налета английской авиации. Предстоял объезд. Поняв, что объезд может сократить их время пребывания в казино, майор-водитель решился гнать по обочине. Все шло нормально, пока откуда-то из-за поворота не вынырнул военный грузовик. Взвизгнули тормоза, но было поздно...
* * *
— Куда идешь? Нельзя туда! — рослый эсэсовец решительно встал на пути хрупкой женщины в белом халате.
— Но это моя работа, — по-немецки ответила Эльза.
Услышав немецкую речь, эсэсовец перешел на более вежливый тон:
— Простите, фрейляйн, но туда действительно нельзя, — он кивнул на дверь послеоперационной палаты.
Эльза Бергман, она же Кристина Комарницкая, работала старшей медсестрой в немецком госпитале по заданию польского Сопротивления. Все ее родные, в том числе муж и семилетняя дочь, погибли под бомбами в первые недели войны. Ей осталась только месть, поэтому она не сомневалась в выбранном пути, не боялась ареста и его последствий.
Поляков работать в офицерском госпитале не допускали, даже в качестве медсестер, и подпольщики раздобыли ей документы на имя некой Эльзы Бергман, “фольксдойче”, у которой мать полячка, отец немец. Выдавать себя за “чистую” немку было опасно: все немцы, прибывшие из Германии, были проверены гестапо. К тому же Кристина, до войны преподаватель немецкого языка в гимназии, говорила по-немецки с небольшим акцентом.
За два года работы Эльза — Кристина вошла в доверие к руководству госпиталя, научилась непринужденно общаться, хоть и пересиливая себя, с находящимися на лечении офицерами, прислушиваться к телефонным разговорам, к разговорам обслуживающего персонала. Польские подпольщики получали от нее крайне важные сведения.
В тот день ее внимание привлекла необычная растерянность, царившая среди персонала госпиталя. А событие казалось заурядным: привезли двух майоров, военных инженеров, пострадавших в автокатастрофе. Но почему столько суеты? Почему начальник госпиталя, бросив все дела, устремился в эту самую послеоперационную палату? И эсэсовцы тотчас нагрянули, оцепили все вокруг, а вот этот, один из них, стоит напротив и сверлит ее своими глазами.
Кристина слышала разговоры, доносящиеся из палаты, но разобрать их было трудно. Во-первых, дверь была закрыта, а во-вторых, между палатой и коридором, она это знала, располагалась маленькая комнатка для дежурной медсестры. Медсестре, как лишнему свидетелю, наверняка приказали убраться. Значит, дежурка пуста! А что, если...
Кристина знала, что вход в палату доступен только дежурившим в этот день медсестрам или по прямому распоряжению лечащего врача. Ее дежурство закончилось сегодня утром, а непосредственный начальник капитан Бугкерт, с которым у нее натянутые отношения, строго распорядился всем свободным от дежурства находиться в приемном покое на первом этаже и ждать дальнейших указаний.
Надо было рисковать. Она не сомневалась, что эти два майора очень важные “птицы” и никто, кроме нее, не сообщит подпольщикам сведения о них. И она решилась.
— Простите, но мне надо взять кое-какие лекарства, в палату я заходить не буду.
Эсэсовец испытывающе посмотрел не нее, потом глухо выдавил:
— Только быстро.
Она понимала, главное, не шуметь. Зайди в дежурку начальник госпиталя, ей несдобровать. Ее первая пришедшая на ум версия хождения за лекарствами была наивной: набор всевозможных препаратов был почти в каждой палате. Но далекий от медицины эсэсовец вряд ли это знал.
Сколько же она пробыла в дежурке? Пять, десять, двенадцать секунд? Это не имело значения. Главное другое: дверь из дежурной комнаты в палату была неплотно закрыта, и она слышала! Пусть обрывки фраз, но слышала! Начальник госпиталя разговаривал с командиром эсэсовцев. “Сделали все возможное...”, “...нелепая смерть...”, “...из Близны...”, “...доложить рйхсфюреру...”, “... фон Браун уже знает...”.
Сердце сильно колотилось, но сделала все, чтобы казаться спокойной. Поблагодарив эсэсовца, который не удостоил ее ответом, она пошла вдоль по коридору, держа в руках первые попавшиеся ей в дежурке склянки и коробки.
В тот же день вечером Коцьян внимательно слушал ее рассказ. Когда Кристина упомянула фон Брауна, он понял все.
* * *
Антон Коцьян был опытным руководителем подполья. У него уже имелись сведения о том, что в лесах восточнее Варшавы гитлеровцы спешно строят какой-то сверхсекретный объект. Вопрос — какой? И вот теперь после информации, добытой Кристиной Комарницкой, ситуация стала проясняться. Выходит, налет англо-американской авиации на Пенемюнде не привел к срыву фашистских работ в области ракетной техники.
Польские патриоты быстро взялись за дело. Вскоре им удалось создать на местах густую сеть наблюдателей из партизан и местных жителей. Колючая проволока и заграждения на дорогах не помешали одному из подпольщиков пробраться в район полигона, поселиться в домике лесника и от него узнать, что в последнее время здесь часто слышатся какие-то странные взрывы, в небо поднимаются длинные черные “сигары”, которые затем меняют направление своего полета. А перед каждым таким взрывом-пуском в запретной зоне приземляются военно-транспортные самолеты. Что они могут перевозить? Только то, что подлежит испытанию. Или тех, кто руководит испытаниями.
Другие подпольщики вошли в доверие к офицеру административной службы, который за соответствующую сумму дал им на сутки топографическую карту полигона. На ней были нанесены стартовые установки, монтажные мастерские, взлетно-посадочная полоса, железнодорожные пути, склады, казармы охраны. Поляки быстро сняли фотокопию этой ценной карты.
Оставалось лишь проследить направление полета ракет, чтобы на основе расчетов инженера Коцьяна установить место предполагаемого попадания.
Гитлеровцы, как ни странно, сами помогли подпольщикам. По их мнению, разрывы ракет должны наблюдаться в месте падения на “живом объекте”, то есть населенном пункте. Для этой цели была выбрана деревня Сарнаки, насчитывающая примерно 1000 жителей. Сарнаки подвергли обстрелу сотней ракет “А-4”, не думая о судьбах ее жителей. И что же? Ни одного попадания в цель не произошло. Случайно был убит мужчина и ранена женщина, когда одна из ракет взорвалась в полукилометре от Сарнаки. Немецких ракетчиков это не особенно встревожило. “Лондон, имеющий в диаметре 50 километров, это не Сарнаки, по Лондону мы попадем”, — бодрым тоном докладывали они в Берлин. Но если бы они знали, что партизаны и местные жители оказывались в ряде случаев значительно расторопнее их поисковых команд в деле сбора осколков и частей упавших ракет, настроение у гитлеровских испытателей было бы совсем другим.
Действительно, поляки под соломой на телегах, в рыночных корзинах, иногда и под одеждой, несмотря на строжайший дорожный контроль, доставляли подпольщикам отдельные части ракет, подобранные в местах взрывов. Найди фашисты у поляка хоть самую мельчайшую деталь ракеты, ему грозила верная смерть.
В подпольной лаборатории в Варшаве эти части и осколки тщательно изучались, чтобы получить представление о ракете “А-4” в целом и, в частности, о ее двигателе и механизме управления. Особенно были ценны те детали, на которых сохранились фирменные знаки или производственные номера. Дело в том, что у польских подпольщиков имелись каталоги немецких фирм, при помощи которых можно было легко установить, какие именно предприятия являются поставщиками материалов и оборудования для ракет. Добытые сведения о ракетах регулярно сообщались по радио в Англию. А что же Лондон?
Англичане были уверены, что после 18 августа 1943 года, когда они разгромили ракетную базу в Пенемюнде, немцы не скоро вернутся к запускам ракет, если вообще вернутся когда-нибудь. Ошиблись. Немцы вернулись, и очень скоро. А поляки регулярно напоминали об этом английской разведке и военным. Лондону оставалось лишь скупо благодарить и ставить перед поляками трудновыполнимые задачи. Последняя из них была вообще на грани фантастики. Англичане просили прислать ... ракету целиком.
А что такое ракета “ФАУ-2”? Самая последняя и совершенная из них модель “А-4” весит 15 тонн; ее корпус длиной 9 метров и диаметром более метра, к тому же еще имеет стабилизирующее хвостовое оперение. Ракетный двигатель снабжен сложной турбиной, назначение которой в том, чтобы сделать его независимым от поступления воздуха и таким образом позволить вывести ракету за пределы атмосферы. И конечно же, мозг ракеты — двадцатикилограммовое радиотехническое пилотирующее устройство.
И как такую махину перевезти из оккупированной Польши в далекий Лондон? Хотя бы по частям. Но прежде надо достать ракету и надежно спрятать целиком или ее отдельные агрегаты до прибытия английского самолета. А для самолета нужно подготовить взлетно-посадочную площадку и предусмотреть круговую оборону на случай, если немцы что-нибудь узнают и предпримут попытку сорвать операцию.
Выше уже говорилось о том, как тщательно гитлеровцы охраняли железнодорожные составы, доставлявшие ракеты по назначению. Шансы на успех первоначально задуманного налета на ракетный транспорт были равны нулю. Оставалось надеяться только на случай. И он представился.
* * *
Обер-лейтенант Виммер не верил в Бога. Он верил только в фюрера и крепкий немецкий шнапс. После поражений под Сталинградом и Курском вера в фюрера заметно пошатнулась. Зато любовь к шнапсу многократно возросла. Этому способствовало новое назначение: Виммер командовал тем самым наблюдательным пунктом, который находился в глухомани под название деревня Сарнаки, в задачу которого входило после каждого взрыва запускаемой ракеты засекать ее место падения и немедленно направлять к нему команду для сбора остатков ракеты. Но это еще не все. Виммер от одного приятеля, работавшего на полигоне в Близне, узнал, что ракеты при запуске наводятся на... Сарнаки. Именно на деревню Сарнаки, на окраине которой располагался его наблюдательный пункт! Конечно, все эти ракеты значительно отклонялись от цели. Пока. Но когда-нибудь одна из них могла попасть и в цель. Тогда... Чтобы не думать о возможных последствиях, приходилось открывать очередную бутылку шнапса, запас которого у обер-лейтенанта был достаточно внушителен.
Обычно ракеты запускались ранним утром. О запуске каждой из них Виммеру, как начальнику наблюдательного пункта, сообщали заранее, а наблюдение и поиск он обязан был организовать сам.
В ту ночь Виммер, получив накануне долгожданное письмо из дома не то от Лизхен, не то от Гретхен, так обрадовался, что “заложил за воротник” больше обычного. Более того, он, расщедрившись, накачал шнапсом и двух своих заместителей. И под утро задремал, уверенный, что, услышав взрыв, моментально проснется, в крайнем случае ему об этом доложат. Но взрыва не последовало, и незадачливый начальник наблюдательного пункта погрузился в глубокий сон.
Утром дежурившие на наблюдательной вышке доложили, что ничего не видели и ничего не слышали. Виммер насторожился. То, что видимость была плохая из-за дождя и последовавшего тумана, понятно. Но почему никто не слышал взрыва падающей ракеты?
В это время заработал передатчик. Начальство требовало сообщить о результатах поиска.
— Ищем, выслали группу, — передал в ответ Виммер. И похолодел: выходит, запуск ракеты... был, а они всей командой проворонили ее падение. Ведь если бы он не заснул и лично руководил наблюдением с вышки — а он был опытный в этих делах, — ничего подобного не произошло. Он засек бы и траекторию ракеты, и место ее падения. А теперь, как говорят русские, ищи иголку в стогу сена.
Хмель мигом выветрился из головы. Виммер напряг мозги. Объяснение случившемуся было одно: ракета упала, но по какой-то причине не разорвалась.
Он немедленно отправил на поиски исчезнувшей ракеты сразу несколько поисковых групп. Но покоя не было. Если кто-нибудь другой успел первым к ракете, то отвечать придется ему, Виммеру. А это трибунал, и в лучшем случае — рядовым на Восточный фронт. На русский фронт, с которого он едва унес ноги и который “наградил” его контузией и раздробленным предплечьем. А в худшем...
Поисковые группы двое суток обшаривали окрестные леса и болота, но ракеты не нашли. Начальство регулярно запрашивало о результатах поиска. Ответ был один и тот же: “Ищем”.
Игре в обманки рано или поздно пришел бы конец. И Виммер после очередного запроса решился:
— Упала в болото, не разорвавшись, — доложил он, понимая, что играет с огнем.
Но обошлось.
* * *
Для Виммера обошлось, но не для фон Брауна, ибо первыми неразорвавшуюся ракету обнаружили польские партизаны. Ракета действительно упала в болото. Удар ее был самортизирован, и взрыва не последовало.
Поляки тщательно сфотографировали место падения, ракету и наиболее крупные ее агрегаты. Затем быстро разобрали ракету и вывезли ее составные части, которые надежно спрятали в ближайших деревнях. Лишь двигатель, весивший полтонны, пришлось засыпать песком на берегу неподалеку протекающего Буга и замаскировать кустарником. Три вынутых из ракеты радиотехнических прибора были срочно отправлены в Варшаву профессору Грошковскому.
Этот крупнейший ученый в области радиотехники занялся изучение радиоаппаратуры ракеты, чтобы определить частоты, на которых она работала. И вот в одном из варшавских подвалов, под носом у эсэсовских и солдатских патрулей, польский ученый буквально сотворил невозможное. Ему удалось установить, что фашистские ракеты не только направлялись по определенному курсу при помощи радиосигналов, но и сами передавали наземной станции данные о скорости и высоте своего полета, что позволяло последним производить взрыв в воздухе до удара ракеты о землю. При этом частоты были разные: радиоприемник ракеты принимал сигналы частотой 21 мегагерц, передатчик же ракеты работал на частоте 40 мегагерц. В результате возникла идея успешной борьбы с ракетами путем нарушения радиоуправления.
Вскоре англичане, получив известие о похищении ракеты “А-4”, сообщили польским подпольщикам, что за ее агрегатами прибудет специально посланный транспортный самолет. Далее можно долго рассказывать о том, с какими трудностями столкнулись поляки, готовя прием английского самолета, как выбирали и готовили взлетно-посадочную площадку под носом у фашистов, как первым приземлился на нее... немецкий истребитель (ладно, что по ошибке); рассказывать о том, что большой английский самолет “Дакота” уже с грузом долго не мог подняться со взлетной площадки — мокрого луга, и партизанам пришлось снимать дерн и заново готовить площадку. Можно рассказывать о тех трудностях, с которыми столкнулись подпольщики, доставляя из Варшавы мозг “чудо-оружия” — 20-килограммовое пилотирующее радиотехническое устройство: их машину остановили... (опять случай!) немецкие летчики, требуя подвезти; именно присутствие летчиков оградило машину от досмотра патрулями на дороге.
И конечно же, надо особо отметить героизм польских партизан, готовых занять круговую оборону, биться до последнего, но обеспечить взлет “Дакоте”. Их было всего 400 человек, тогда как к лесной площадке рвались 4 тысячи немецких солдат и эсэсовцев. К сожалению, многие из польских партизан погибли, как и их товарищи по борьбе — отважные подпольщики из Варшавы и других городов.
Все это предмет отдельного повествования. Выделим только главное: операция закончилась благополучно. “Дакота” взлетела. Длинным путем через Италию — Северную Африку — Гибралтар самолет добрался до Лондона. На дворе стоял конец июля 1944 года.
Пословица гласит: предупрежден — значит, вооружен. Англичане еще не знали, как бороться с ракетами “ФАУ-2”, но уже видели, что это такое: двигатель, аппаратура управления, топливный отсек, носовая часть с зарядом и другие агрегаты. Знание устройства и принципа действия ракеты смягчило удар, который им 7 сентября нанесут немцы. Они были готовы к нему, паники не было. Изучая ракету, проводя экспертизу ее деталей и узлов, инженеры, ученые и военные с Туманного Альбиона постепенно начали представлять, что их ждет в ближайшие месяцы. Но они не могли представить, что иметь перед собой ракету и ее отдельные части, то есть раскрыть одну из самых охраняемых тайн фашистского рейха, стало возможным не только благодаря польским и французским участникам движения Сопротивления, но и целому ряду случаев.
* * *
Итак, случай оказался сильнее тайны. Все основные секреты, связанные с устройством, производством и запуском самолетов-снарядов “ФАУ-1” и ракет “ФАУ-2”, тщательно оберегаемые гитлеровцами, оказались у их противника на западе — у англичан.
А теперь проанализируем обратный вариант, представим, что тайна оказалась бы сильнее случая.
Восстановим хронологию основных событий, связанных с рассекречиванием тайн немецкого “оружия возмездия”.
— Октябрь 1939 года. Передача доктором Куммеровым в английское посольство в Осло сведений, связанных с устройством и принципом действия ракет “ФАУ”, а также сведений о ракетном испытательном центре в Пенемюнде. Британцы не прореагировали.
— Июнь 1943 года. Передача польским капитаном Новаком в английское посольство в Стокгольме микрофильма о Пенемюнде. Англичане организуют воздушную разведку, а затем бомбардировку немецкой ракетной базы.
— Конец июля 1944 года. Доставка ракеты “А-4” в Лондон.
Главные действия союзников, англичан совместно с американцами.
— 18 августа 1943 года. Воздушный супер-налет на Пенемюнде, разгром полигона. Немецкая ракетная программа отброшена на 6—7 месяцев назад.
— 6 июня 1944 года. Операция “Оверлорд”: высадка союзников в Нормандии, и открытие второго фронта.
Главные действия немцев.
— 16 июня 1944 года. Начало обстрела Англии самолетами-снарядами “ФАУ-1”.
— 7 сентября. Начало обстрела Англии и Голландии ракетами “ФАУ-2”.
Как видно, действия немцев запоздали, они планировались на конец ноября — начало декабря 1943 года. Не получилось. Авианалет 18 августа все перечеркнул. А если бы получилось? Предоставим возможность высказать свое мнение авторитетным источникам.
Слово командующему американскими войсками в Европе генералу Д. Эйзенхауэру (впоследствии президенту США). В своей книге “Крестовый поход в Европу” он пишет о “ФАУ-1” следующее:
“Вполне вероятно, что, если бы немцам удалось усовершенствовать и применить это новое оружие на шесть месяцев раньше, чем это имело место в действительности, наше вторжение оказалось бы крайне трудным, а вероятно, даже невозможным. Я уверен, что, если бы они могли использовать это оружие в течение шести месяцев и особенно, если бы они выбрали в качестве одной из целей район Портсмут — Саутгемптон, операция “Оверлорд” могла бы остаться неосуществленной”.
Заметьте, речь идет только о самолетах-снарядах “ФАУ-1”, с которыми, в отличие от ракет “ФАУ-2”, еще можно было как-то бороться.
Английский историк Б. Ньюмен отмечает возможность массового уничтожения гражданского населения: “За девять месяцев, в течение которых продолжались налеты (имеется в виду обстрел Англии самолетами-снарядами и ракетами, начавшийся в 1944 году), при ежедневном запуске менее одной тысячи снарядов было убито свыше шести тысяч мирных граждан. Но ведь немцы планировали запускать первоначально тысячу снарядов в день и постепенно увеличивать их число; со стартовых площадок во Франции, пока они не были уничтожены, можно было запускать ежедневно более пяти тысяч снарядов. Начало операции намечалось на шесть месяцев раньше. Самые грубые подсчеты показывают, что могло быть убито от ста до пятисот тысяч человек. Материальный ущерб достиг бы катастрофических размеров. Совершенно ясно, что оказалась бы неизбежной полная эвакуация Лондона”.
Эвакуация Лондона — это уже серьезно. Здесь уже не до открытия второго фронта.
Точной даты начала обстрела Англии в 1943 году Гитлер не называл. По данным различных источников, это планировалось на конец ноября — начало декабря, то есть, к примеру, могло быть и 20 ноября, и 10 декабря 1943 года. Представим ранний вариант: 20 ноября. Какое важнейшее событие могло не состояться в этом случае? Правильно: встреча в Тегеране Большой тройки: Сталин — Черчилль — Рузвельт. Встреча, во многом определившая ход войны и послевоенное устройство Европы. Гитлер, с подачи немецкой разведки, заранее знал об этом. Поэтому Гитлер наверняка поставил бы перед Дорнбергером и фон Брауном задачу начать массовый обстрел как можно раньше, чтобы еще, помимо всего прочего, сорвать встречу главных своих противников.
После налета 18 августа такой удар по антигитлеровской коалиции состояться не мог. Как было отмечено выше, немцы довольствовались обстрелом Англии самолетами-снарядами “ФАУ-1” лишь 16 июня 1944 года, когда второй фронт был открыт, и 7 сентября того же года ракетами “ФАУ-2”, когда СССР почти полностью очистил от них свою территорию и приступил к освобождению Восточной Европы, когда Германия потеряла своих союзников Болгарию и Финляндию, когда на Западе англо-американские войска освободили Францию, взяли Брюссель и вскоре достигли германской границы в районе Аахена. А если бы 18 августа не состоялось?
По приказу Гитлера первоначально планировалось ежемесячно производить запуск пяти тысяч “летающих бомб”. Если бы этот план был осуществлен, то в течение девяти месяцев, то есть с момента захвата стартовых площадок войсками Монтгомери в сентябре 1944 года, было бы запущено около пятидесяти тысяч “летающих бомб”. Из них к цели могло прорваться более пятнадцати тысяч, а не две тысячи четыреста, которые действительно упали на Англию в период с июня по сентябрь 1944 года. Другими словами, мощь удара могла быть в шесть раз больше, а его продолжительность — на шесть месяцев дольше. Это могло быть вполне достаточно, чтобы изменить ход войны.
Отметим еще одно обстоятельство, говорящее за то, что открытие второго фронта и высадка союзных войск могли вообще не состояться.
Маршал Б.М. Шапошников называл его “мозг армии”. Ясно, что речь идет о Генеральном штабе. О нашем советском, а ныне российском Генеральном штабе. Он планирует, организует и управляет действием всех родов войск: сухопутных войск, военно-морских сил, авиации, а теперь еще и ракетных войск стратегического назначения, космических войск и др. У Германии, Англии и США такого Генштаба не было. Отдельно существовали штабы сухопутных войск, военно-морских и военно-воздушных сил. Конечно, координация между ними была, но она не всегда проходила гладко. Особенно это касалось объединенных англо-американских сил. Так, на Тегеранской конференции Сталин не раз задавал вопрос Рузвельту и Черчиллю, кто будет командовать высадкой союзников. Ответа не было. И до конца войны английскими войсками командовал Монтгомери, американскими — Эйзенхауэр.
В этой связи уместно обратиться к мемуарам видного английского военного историка, вице-маршала Э.Дж. Кингстона-Макклори. В своей книге он показывает, что в действиях английских, а также союзных англо-американских войск имело место много недостатков в осуществлении принципов единства командования и организации взаимодействия между различными видами вооруженных сил. Особое внимание он уделяет авиации, в частности бомбардировочной. Почему бомбардировочной? Да потому, что до открытия второго фронта основные боевые действия между англо-американскими и немецкими войсками велись в воздухе. Англичане при поддержке США осуществляли массовые бомбовые удары по городам и промышленным объектам Германии. Командование бомбардировочной авиацией — Кингстон-Макклори называет их “бомбардировочными баронами” — имело большой авторитет не только у военных, но и у политиков. Так вот, “бомбардировочные бароны” во главе с английским маршалом авиации Гаррисом и американским генералом Спаатсом имели свое особое мнение на открытие второго фронта. Кингстон-Макклори отмечает следующее: “В военно-воздушных силах Англии и Америки довольно влиятельные круги считали, что объединенные силы бомбардировочной авиации смогут обеспечить разгром Германии одними бомбовыми ударами и таким образом выиграть войну, исключив вторжение на континент сухопутных войск. Главный маршал авиации Гаррис считал, что он сможет выполнить эту задачу, уничтожая в Германии город за городом, а генерал Спаатс думал решить эту задачу путем разрушения большинства авиационных заводов и центров нефтяной промышленности. Таким образом, оба главнокомандующих стратегической авиацией в то время более чем когда-либо не хотели отвлекать ни одного бомбардировщика от проводимых ими налетов на Германию, они не хотели поддерживать военно-морские силы и сухопутные войска при вторжении в Нормандию, считая эту задачу вспомогательной и второстепенной; каждого, кто предлагал использовать авиацию для этой цели, они считали еретиком”.
Интересно, что, по словам Кингстона-Макклори, этой “бомбовой” точки зрения придерживались многие политики, опасавшиеся больших потерь в наземной войне, в частности и У. Черчилль. Кингстон-Макклори далее пишет: “Премьер-министр был почти убежден в эффективности бомбардировочного наступления против Германии, но политически он был связан данным в июне 1943 года обязательством обеспечить вторжение сухопутных войск в Западную Европу”.
А теперь давайте поразмыслим: как осуществить это вторжение, если английские порты, где базируются десантные корабли, в течение нескольких месяцев находятся под обстрелом “ФАУ”?
Остановимся еще на одном важном обстоятельстве. Противником Германии, кроме СССР и Англии, были и США. Далековато они расположены от Третьего рейха, но фон Брауна это не смущало, он продолжал экспериментировать. В начале 1944 года, когда фашисты всеми силами старались заключить сепаратный мир с Англией и США, фон Браун в одной из своих бесед с Гитлером рассказал ему об идее создания ракеты для обстрела Америки. Гитлер ухватился за эту идею, как утопающий за соломинку, и дал задание немедленно сконструировать такую ракету, сократить период испытания и сразу же начать ее промышленное производство. Все последние месяцы войны Гитлер не переставал подгонять команду фон Брауна, который, в свою очередь, не давал работникам ни минуты отдыха. Проект межконтинентальной ракеты стал принимать все более конкретные очертания. Агрегат высотой 18 метров, диаметром 3,5 метра и весом 87 тонн должен служить первой ступенью ракеты “А-9”. Весь же колосс со смонтированным на нем оперением площадью 13 квадратных метров, весивший 100 тонн, за 35 минут полета должен был, израсходовав 70 тонн горючего, донести до Нью-Йорка... всего одну тонну взрывчатки. Но гитлеровцам реализация данного проекта могла послужить моральным подспорьем.
После войны Б. Ньюмену удалось ознакомиться с планом операции, которую немцы назвали “Эльстер”. Они хотели заранее объявить о том, что самый высокий небоскреб Нью-Йорка Эмпайр Стейт Билдинг будет разрушен в определенный день и час. Моральный эффект оказался бы при этом огромным. Но требовалось оружие, которое било бы точно по цели. Фон Браун видел две возможности осуществления этого плана. Первая — управление посредством радиосигналов. Другая носила характер более сенсационный: наводить ракету не с базы запуска, а непосредственно из района цели. Для этого нужен был диверсант, обязанный к указанному времени установить на небоскребе специальный аппарат.
Однако создать ракету такого типа было технически нелегко. Это усугублялось значительной спешкой. Пробный запуск первой ракеты “А-9” 8 января 1945 года оказался неудачным. Вернер фон Браун с треском провалился. Провалились также и немецкие агенты, засланные в Нью-Йорк для наведения ракеты на цель.
Но и это не смутило Фон Брауна. Он нашел выход: пусть ракету направит на Нью-Йорк пилот-смертник! 24 января 1945 года фон Браун после пробного запуска заявил, что проблема последней ступени ракеты технически уже решен. И только Советская Армия сорвала планы фашистских ракетчиков. Нацистам пришлось спешно переносить свои испытательные полигоны дальше на запад.
Заметим: январь 1945-го. А если на полгода раньше, скажем, в середине лета 1944-го, когда Советская Армия только завершала освобождение своей территории?
В США было немало противников войны на стороне СССР. Среди них такие известные люди, как автомобильный король Генри Форд; прославленный летчик, первым перелетевший через Атлантику, Чарльз Линдберг; газетный магнат Гарольд Хант и другие. Последний открыто призывал в прессе к перемирию с Германией.
Конечно, вероятность бомбардировки ракетами крупнейших городов США на Атлантическом побережье была невелика, но и не была нулевой. А теперь представьте, что черный день Америки 11 сентября переместился бы из 2001 года в год 1944-й. Это в Америке, которая не знала, что такое бомбардировки и разрушения. Это в Америке, которая уже несколько лет воевала с “азиатским хищником” — Японией. Несомненно, ее помощь Англии и СССР стала бы гораздо меньше, а может, и вообще была бы свернута.
Несколько слов о советском тыле. Во время войны он оказался намного более прочным и надежным, чем немецкий. Да, люди работали на износ. Да, у станков стояли женщины и дети. Но диверсий и саботажа не было. И, что очень важно, не было бомбардировок промышленных объектов в восточной части СССР. Небо над Горьким, Свердловском, Челябинском, Куйбышевым, Магнитогорском и другими индустриальными центрами было спокойным, гитлеровская авиация не способна была до них достать.
А теперь взгляните на карту. С территории Германии до названных выше наших промышленных центров примерно в два раза ближе, чем до восточного побережья США. Естественно, гитлеровское руководство вынашивало мысль о применении “ФАУ-1” и “ФАУ-2” в отношении СССР. Низкую точность попаданий было решено поправить с помощью летчиков-смертников. Известный фашистский диверсант оберштурмбанфюрер СС Отто Скорцени приказал для реализации этой идеи набрать 250 самоубийц, готовых умереть за Родину и фюрера. Они должны были пилотировать на цель самолеты-снаряды “ФАУ-1” с бомбардировщиков. И это не выдумка. Достаточно заглянуть в мемуары далеко не последнего человека в руководстве фашистского рейха — Вальтера Шелленберга, шефа службы внешней разведки.
И еще один момент необходимо отметить в деле возможного применения “ФАУ”. Речь идет об атомной программе Германии. Многие годы считалось, что атомного оружия у гитлеровцев не было, поскольку в 1943 году Гитлер приказал прекратить исследования в данном направлении. Это не совсем верно: Гитлер не включил атомную программу в число важнейших научно-технических разработок, к которым относилось только то, что можно было использовать в ближайшие 2 года, например, ракетные разработки. Но исследования в области создания атомной бомбы велись, хотя, конечно же, не так интенсивно, как в США и Англии. Достаточно полно этот вопрос изложен в книге Д. Ирвинга, который через 20 лет после бомбардировки Хиросимы нашел все немецкие документы по атомной бомбе Гитлера, заброшенные на складе Комиссии США по атомной энергии. Помощь в написании этой книги ему оказывал Вернер Гейзенберг — нобелевский лауреат и научный руководитель ядерной программы Германии.
Была у немцев атомная бомба, правда с небольшим по мощности зарядом. И что самое интересное, предназначалась она для носителя по имени “ФАУ-3” — модернизированного варианта брауновской ракеты “ФАУ-2”.
О реальности создания в Германии атомного оружия пишет в своих мемуарах и Кингстон-Макклори: “Я был занят организацией обороны против самолетов-снарядов “ФАУ-1”, которыми немцы продолжали бомбардировать Англию. Мы располагали также сведениями о том, что противник готов был применить против нас реактивные снаряды “ФАУ-2”. В то время нас эти сведения очень взволновали, поскольку мы знали, что в Германии ученые работали над проблемой тяжелой воды и атомной энергии, и мы опасались, что “ФАУ-2” могут иметь атомный заряд”.
Несомненно, опасения крупного британского военного и его коллег были небезосновательны.
Пора подводить общий итог. Ракетная программа была последней надеждой руководства гитлеровской Германии. Самолеты-снаряды “ФАУ-1”, ракеты “ФАУ-2”, а также ракеты другого типа, например, ракета “Х-4”, предназначенная для запуска с бомбардировщиков для обстрела морских конвоев союзников, ракета “Вассерфаль”, ракета “Тайфун”, обладавшие хорошими скоростными качествами и готовые к серийному производству, и другие ракеты были грозным оружием, хотя точность их попаданий была невелика.
Но, как известно, предела совершенству нет, и “оружие возмездия” со временем могло стать значительно более эффективным. Со временем. А вот времени-то гитлеровцам и не хватило. Обстрелы английской территории начались тогда, когда второй фронт был открыт и судьба Третьего рейха была решена.
А если бы описанные выше события и случаи, с ними связанные, не произошли и обстрел Англии начался на полгода раньше, до открытия второго фронта? Все равно Германия войну бы проиграла. Бредовые человеконенавистнические идеи не могли победить, против фашизма поднялись народы. Но тогда заключительный этап Второй мировой войны проходил бы по другому сценарию. Все могло быть иначе. Война приняла бы затяжной характер. Трудно предполагать, чем бы она закончилась: безоговорочной капитуляцией Германии или перемирием, как в Первую мировую. Ясно одно: фашизм был обречен.
* * *
В январе 1945 года в Нюрнберге собрался международный военный трибунал, чтобы судить главных нацистских преступников. На скамье подсудимых, помимо прочих, оказались гитлеровский министр вооружений Шпеер, ряд представителей военных монополий, высокопоставленные чины СС — все те, с кем фон Браун крепил могущество рейха. Но сам фон Браун отсутствовал. После войны он обосновался в США, в стране, которую еще совсем недавно собирался бомбить своими ракетами.
Отдадим должное американцам: они умеют ценить умы, особенно выдающиеся. И не важно, кто ты: доморощенный американец Эдисон, Белл, братья Райт или эмигрант, такой, как Тесла или наши соотечественники Зворыкин и Сикорский. Главное — твои мозги, твои идеи. А уж вложить в тебя они сумеют (как, впрочем, и прибыль снять).
Но с фон Брауном случай был особый. Барон Вернер фон Браун несомненно являлся человеком выдающимся, но он был недавним врагом, на совести которого тысячи жизней мирного населения союзной Англии. К тому же он был еще членом нацистской партии — штурмбанфюрером СС.
Чтобы смыть это пятно, здесь, в Америке, недостаточно было монтировать вывезенные из Германии ФАУ-2”, знакомить с ними представителей военных концернов и генералов, обучать персонал работе с ними, ракетами, ставшими из немецких американскими. Мало было сэкономить американцам до 50 миллионов долларов и 5 лет работы, изменяя их под ядерные заряды... Мало было делать заявления, что он, барон фон Браун, выбрал демократию и что угроза коммунизма велика. Тут требовалось что-то другое. И это другое фон Браун нашел.
По правде сказать, не нашел, а вспомнил. В юности он часто смотрел на звездное небо и мечтал о полетах в космос. Милитаризация Германии и война внесли коррективы, о космических полетах пришлось забыть. И вот в США фон Браун стал говорить о ракетах космического назначения и, что самое главное, делать всюду заявления о том, что первыми в космос должны выйти непременно Соединенные Штаты Америки — они везде должны быть первыми.
Это подействовало, о нацистском прошлом фон Брауна стали постепенно забывать. За сравнительно короткое время ракетный барон стал иметь все, о чем мечтал. Он обосновался в Хантсвилле, небольшом городке в штате Алабама. Он возглавил большой многотысячный коллектив ученых, инженеров и рабочих. Он всегда “в форме”, как и раньше, целеустремлен — испытания ракет следуют одно за другим, и жители гордка уже привыкли к грохоту на полигоне. У него надежная охрана, оберегающая его от посторонних и от слишком назойливых журналистов; последним он иногда все же дает интервью. А от высокопоставленных военных, чиновников и представителей бизнеса его охранять не надо. Здесь, в Хантсвилле, они свои, считают за честь навестить главного ракетного барона теперь уже не Германии, а Америки. О его нацистском прошлом стараются не вспоминать. Он очень богат, имеет роскошную виллу, окруженную оградой из кустов роз. К его услугам несколько самых современных автомобилей, спортивных самолетов.
И, что самое главное, дела идут хорошо. Ракеты создаются, испытываются, иногда взрываются и падают, не достигнув цели. Но это нормально, он к этому привык. Он, фон Браун, главный специалист Соединенных Штатов в области ракетной техники, движется вперед к заветной мечте.
Барону Вернеру фон Брауну оставалось только последнее — быть первым в космосе. Он верил, не сомневался, что им будет. Но первым в покорении космоса барон фон Браун не стал. Первым стал другой.
* * *
Пароход “Индигирка” совершал рейсы между Владивостоком и магаданской бухтой Нагаева. Основной груз парохода хранился в тайне, этим грузом были заключенные. Собственно, заключенных возили в одном направлении — в Магадан, обратно мало кто возвращался. Но иногда были и такие.
8 декабря 1939 года “Индигирка” совершала последний в году рейс на материк, навигация заканчивалась. Среди пассажиров были семьи командного состава лагерей, вольнонаемные, охранники и 740 заключенных, в основном больных и инвалидов, негодных теперь уже для работы на великих стройках коммунизма. А по списочному составу должно быть на одного больше — 741. Один не успел, хотя очень хотел успеть. Получив известие о своем этапировании в Москву, о возможности возобновить, пусть и в “шарашке”, прерванную любимую работу, он добровольно согласился сразу же проделать долгий путь по колымской трассе от лагеря до Магадана. За время заключения он очень ослабел, но желание скорее распрощаться с лагерем было сильнее. Он чудом добрался до Магадана, но опоздал: пароход “Индигирка” уже ушел... в свой последний в морской биографии рейс. В ночь с 11 на 12 декабря 1939 года во время сильнейшего шторма “Индигирка” наскочила на подводную скалу у японских берегов пролива Лаперуза, перевернулась и частично затонула.
Надо отвесить благодарный поклон японским рыбакам, представителям береговой охраны и жителям ближайшего поселка. Несмотря на то, что не закончился еще 1939 год, когда наши страны находились в состоянии войны, они героическими усилиями спасли многих пассажиров, включая детей. Но среди спасенных не было ни одного заключенного — начальник конвоя был бдительный человек и запретил матросам открывать люки. Все заключенные приняли мученическую смерть в холодном, залитом водой трюме.
Тот, который опоздал на пароход, остался жив. Случай его спас. Человека звали Сергей Павлович Королев. Именно он стал первым в создании ракет для прорыва в космос.
Нет необходимости рассказывать о жизненном пути Королева, о его достижениях, титулах, наградах — все это хорошо известно. Отметим только, что выходец из простой семьи русский инженер Сергей Королев работал в несопоставимо более трудных условиях, чем потомственный немецкий барон Вернер фон Браун.
Королев знал о фон Брауне все, фон Браун не знал о Королеве ничего. А если бы узнал биографию Королева, вряд ли бы поверил, что его главный соперник долгое время работал в тюремном КБ — “шарашке”, как их в то время называли; что перед этим он был арестован по ложному обвинению; что его пытали, били графином по голове, добиваясь признания несуществующей вины; что он в 1938 году был осужден на 10 лет и лишь в 1946 году досрочно освобожден, а реабилитирован лишь в 1957-м, в год, когда под руководством его, Королева, был запущен первый в мире искусственный спутник Земли. О гитлеровских концлагерях фон Браун, разумеется, знал, но не как заключенный. А вот о колымских лагерях, где полгода стоят 40-градусные морозы, и представить, наверное, не мог. И конечно же, он не мог предположить, что на далекой суровой Колыме именно случай — тот самый случай, что так много навредил ему, фон Брауну, — спасет жизнь выдающемуся сыну Земли, человеку, опередившему его в космических полетах.
Случай, храни таких, как Королев!
